Я полюбила мальчика. Я была маленькой, а он был большим и тоже маленьким, как я. И тихонько мы с ним встречались и ходили рядышком, крылышками прижавшись. Вокруг был соблазн, и мне хотелось соблазниться от начала и до конца. А мальчик не хотел. Потому что был уже большой, а большие не соблазняются, а соблазняют. И когда он не хотел, то соблазнял страшно. "Все хотели, а он не хочет - какой соблазнительный!" - думала я, и тут же плакала от обиды. Тогда я подумала, что те, кого не соблазняют, плачут еще громче, чем те, которых соблазнили и бросили.
Ходили мы с ним долго - смотрели друг на друга, улыбаясь. Мне так хотелось потрогать его, как статую в музее, потрогать живого, потому что его статую я слеплю только через много лет. И он позволял мне это - протягивал руку и я перебирала его пальцы. Мы сидели на каких-то скамеечках, или может быть, сиденьицах, или стульчиках, и его нога выстукивала на полу какой-то ритм, от которого мне хотелось пуститься в пляс. Он виновато опускал глаза.
Потом какая-то другая девочка, такая же пылкая и трепетная, и маленькая, и даже с крылышками, как у меня, предложила признаться ему во всем. Научила, как сказать: "Я вас люблю!" и так далее. Написала на бумажке и наказала выучить к утру. Выучила. Очень красиво и нежно: "Мой дорогой мальчик!" Почему я не могла выговорить эти восхитительные слова? Раз в жизни мне представилась эта возможность сказать: "Я очень люблю тебя! И больше всего я боюсь обязать тебя любить меня в ответ. Мне не нужно от тебя ничего. Совсем ничего - ни обещаний, ни признаний, ни угрызений совести за разбитое сердце. Просто позволь мне ходить рядом с тобой и смотреть, как ты говоришь свои смешные словечечки маленькой девочке с крылышками, не замечая, как внимательно и завороженно она смотрит на движение твоих губ. Позволь, прощаясь, утыкаться носом в твою шею, а встречаясь смело целовать в щеку, уподобившись близкой приятельнице. Ты не сердись, что я говорю тебя такие ужасные интимности - ведь они не только мои, но и твои. Тс-с-с! Молчи. Просто сожми их в кулаке и возьми с собой. Куда бы ты ни пошел, я не стану преследовать тебя. Я умею смотреть в спину. Но если ты уйдешь сейчас, вот так, без всего, то может быть, я обокраду тебя, не сказав тебя о своих чувствах. И даже если они не нужны тебе, не выбрасывай их сгоряча. Как знать, в холодный день, на закате, ты может быть обнаружишь их в складках ладони и улыбнешься, вспоминая меня. Мой дорогой мальчик!"
Девочка написала мне какие-то другие слова. Такие нелепые, пустые, развязные... "Слышь, приходи ко мне сегодня - мои на дачу свалят. Видак посмотрим!" И я произнесла их, равнодушно перетирая зубами жвачку и стряхивая пепел одной из первой своих папиросок. Где ты, тот дымок, что набился в горло, как в дымоход? Почему не дал мне задохнуться от стыда и презрения к самой себе за эту первую, но увы не единственную ложь? Он пришел. Сел рядом. Положил руку мне на колено. И так мы просидели весь вечер. Слепо глядя в экран.
Если бы я была настоящей мечтательницей, то могла бы позволить ему овладеть своим девственным телом, чтобы с криком "Вперед, сперматозоид!" он мог довести меня до мини-аборта. Я могла бы пошевелить ногой, двинуть бедром или кокетливо приоткрыть рот. Его рука жгла сквозь джинсы, она оставила на моей коже клеймо. Видимое только мне, потому что я одна смотрю на свою ногу именно под нужным углом. Потом он ушел. И мы снова встречались и ходили, бок о бок, как ни в чем не бывало. И он никогда не сказал мне: "Я люблю тебя!" И я никогда не ответила ему "Я тоже!" Мы просто разошлись в силу самых разных жизненных обстоятельств. И вчера ночью впервые за много лет я раскрыла старую записную книжку и нашла его номер. За стеной спала моя семья - мальчики в деревянных кроватках с высокими бортиками. Они отвернулись друг от друга, потому что перед сном, наверное, поругались, но под утро, наверняка, не вспомнят об этом, а будут скакать в своих пижамках и кричать один громче другого: "Мам-мам! Мам-мам!" - это мне. И мой заспанный муж, приподнявшись на локте, обязательно скажет: "Лежи, я пойду к ним!" - это тоже мне. Наверное, я счастливая. А рука предательски тянется к телефону.
-Привет. Меня нет. Я работаю. Оставьте свой номер и я обязательно вам перезвоню, - говорит он мне совсем как большой. Я дышу после гудка и вешаю трубку. На его части земного шара - уже полдень. Может быть, ночью он вставал к своим мальчикам в пижамках и теперь, с бутербродом в зубах убежал на работу, не подозревая, что пропустил звонок, способный разрушить самое основание его налаженного быта. Было бы несправедливо ворваться в его жизнь спустя годы и закричать: "Мой дорогой мальчик! Где же ты был, что не заметил меня? Как же сильно я любила тебя! И как мало мне было нужно!" В самом деле, разве можно говорить такие вещи на автоответчик?!