Бог создал пищу, а дьявол — поваров.
Джон Тейлор

«Второе место — первое среди неудачников».* Лика усмехнулась. Смешно. Неудачница? Нет, это не про неё.

Она будет его женой! Законной. По счёту — второй, счастливой будет, как мало кто из первых. О, вот они заживут!

Сильный, стремительный, самоуверенный — он привлёк её внимание сразу и так же сразу завладел её мыслями, как миром его имя. Она полюбила.

Женат. Есть два сына, трёх лет и годовалый. Ну и что? Увести из семьи не считала грехом, ад не пугал, угрызения совести не терзали. Жёны сами виноваты в том, что их бросают, они зачастую игнорируют свои обязанности. «За мужчинами уход нужен».

Общепринятые понятия, как общественная этика, не являлись для неё сдерживающим началом. Все эти блюстители так называемой морали — «женатый!» «нельзя рушить семью!» «дети!» — пусть знают себя. Поступок искупала мыслями: чем она хуже? разве у неё будет ещё жизнь? почему должна отказываться от счастья в пользу кого-то только потому, что та — жена?

Жена такого интересного человека, как можно быть этакой скучной, закомплексованной, некрасивой! Тошно смотреть. Лика видела её, они были вместе на одной из вечеринок. Конечно, она не пара ему. Конечно, ему нужна молодая, восхитительная, такая, как она — Лика.

Не важно, что лицо кругловатое, такой же кругловатой, приплюснутой формы нос, — сидя перед зеркалом, Лика была преисполнена сознанием своей красоты. Сознанием того, что до пояса блестяще-чёрные волосы, безукоризненная фигура, длинные стройные ноги и качающаяся походка от бедра действуют на мужчин, точно гипноз на слабонервного человека. А какую зависть вызывает у женщин! Это кружило ей голову, давало чувство превосходства над другими девушками (аи, стоит ли мелочиться?), — над всеми встречающимися в её жизни женщинами. Подчас она — с высоты своего роста — проникалась необъяснимой неприязнью и даже жалостью к какой-либо низкорослой девушке, осмелившейся (так ей казалось) соперничать с ней красотою.

Однако девицы из видных семейств, не столь эффектные, как она, но в брендовых одеждах, на автомобилях класса люкс, — другое дело. Эти, встретившись с нею, задирали нос в доказательство тому, что они роскошнее, образованнее и им это известно. При таких встречах Лика включала «милашку»: выработанный голосок с нежными нотками и невинный взор заменяли уничтожающий взгляд чёрных больших (когда накрашены) глаз. Она страстно желала проникнуть в их общество, где её семье — отец-неудачник оставил их, когда ей было четыре года; мать-портниха, не разгибавшая спину ни днём, ни ночью; брат, слонявшийся в поисках работы — и во сне не снилось быть. Поэтому полагала: её богатство — яркую внешность — грех не использовать.

Она страстно желала проникнуть в их общество... Поэтому полагала: её богатство — яркую внешность — грех не использовать.

В её сети попадались юноши, вроде подходящие, принимала их ухаживания, но обычно это были стоявшие не выше её на социальной лестнице, быстро утрачивали для неё интерес.

Теперь-то случай предоставлен судьбой. В бой. Бывает, и гора идёт к Магомету.

Тем более она знала, что он расположен к ней, что очень ему нравится. В первую же их встречу его жадный, любующийся ею взгляд, не оставлял сомнения в этом. Потом, когда бы они случайно где-то ни встречались, он обменивался с ней словами:

— Как поживаете, Лика? Вы прелестны! Ваш отец, должно быть, художник.

— Почему художник?

— Слепить такую красоту, — при этом он близко подходил к ней, устремлял ласковый взгляд, становился таким предупредительным, вкрадчивым, что она, испытывая сладкую дрожь, не сдерживала счастливый вздох.

При всём своём эгоцентризме в его присутствии она несколько робела, вместе с тем становилась по-особенному обворожительной, весёлой.

С течением времени они сближались. Как-то раз вечером он подвёз Лику к дому. Притворной неловкостью она стала открывать дверцу автомобиля. Улучив момент, он наклонился, крепко охватил её оголённые колени рукой, уткнулся носом в шею, поцеловал, ещё-ещё. По её телу бежал трепет.

Им властвовало страстное желание обладать её телом.

При всём своём эгоцентризме в его присутствии она несколько робела, вместе с тем становилась по-особенному обворожительной, весёлой.

Она жаждала любви, ласк.

Возможно, утроенный его действием природный темперамент заставил бы её пренебречь условностями, поддаться животному инстинкту, но чёткая цель — замужество — отрезвила. Она овладела собой, нарочитой недоступностью отстраняясь, уставилась в боковое стекло.

— Меня неодолимо влечёт к тебе, — прошептал он.

— Женись.

— Я женат... Я тебе нравлюсь. Знаю!

— Иначе ничего не будет.

...Прошёл год. Ей исполнилось двадцать, ему — двадцать девять. Она сильнее привязывалась к нему, в некоторой степени, потому что никто другой, подобный ему, на горизонте не был виден. Она намеренно то «выпадала» из его жизни, то снова приближала к себе. Ведала: то нараставшее в нём чувство — необоримое, оно настойчиво требует выхода.

В конце концов, поддавшись мощному голосу природы, он расстался с женой, о которой не говорил, что разлюбил. На выставленный им ультиматум — его сыновья в удобное им время будут находиться с ним, в его доме — она проворковала:

— Я согласна, Медвежонок, я детей люблю.

Упорством она сломила и свою мать — своевольную женщину, изначально не одобрившую выбор дочери, всем своим существом воспротивившуюся этому союзу.

В конце концов, поддавшись мощному голосу природы, он расстался с женой, о которой не говорил, что разлюбил.

Свадьба, вопреки её ожиданиям, была скромной. К тому же там были его сыновья.

Ни себе, никому Лика не признается в том, что на торжестве он бережно поднял младшего, старшего держал за руку, что-то нашёптывал им, словно оправдывался в расставании с их матерью, сожалел о том. Дудочки, она такого не видела.

Он как-то обмолвился — был одурманен ею, обладание такой красивой девушкой тешило его мужское самолюбие, в чём она также не признается. И в том, что казавшийся суперменом муж открылся с другой стороны: обычный мужлан с понтами на дорогостоящей машине.

Но невзирая ни на что, перемены, пригрезившиеся ей, всё же произошли. Она — жена! Из малогабаритной «трёшки в хрущёвской панельке» переехала в район для середнячков, в его большой, добротный дом с неплохой мебелью, бытовой техникой. Познала гордость езды на личном авто и радость, доставляемую вещами: скромные платья, сшитые её матерью, сменились на готовую одежду из «Сток-Центра» (фирменные бутики таки недоступны), зато в многочисленном количестве.

А чего было и высшего сорта, и валом, так это пищи — невиданной, богатой, дорогой, свежайшей. Если в родном доме, бывало, вставал вопрос — что сегодня будем есть? Абы что и абы как. То здесь к еде отношение было иное. Муж знал в ней толк.

К своему удивлению, она с вдохновением стала творить на кухне. Невероятно, в ней, белоручке, открылся талант к кулинарии, да такой, что он, любитель ресторанов, предпочтение стал отдавать её стряпне.

Измена! Нестерпимые душевные муки испытала она! Но поняла ли теперь, какое зло причинила некогда его первой жене?

Известно, ко всему хорошему привыкаешь быстро, а отказаться от него непросто. Как ни странно кому-то может показаться — Лика привязалась не только к благоверному, а и к еде.

Отчасти еда вернула её из материнской квартирки вновь в супружеский дом, когда она, беременная, «в чём была» ушла от мужа из-за его первой измены.

Измена! Нестерпимые душевные муки испытала она! Но поняла ли теперь, какое зло причинила некогда его первой жене? Да уж прям. Разве та идёт в сравнение с Ликой?

— Тебе ли неистовствовать? Собственный опыт должен бы говорить, что я не из тех, кто верен, — поставил тогда он ей в упрёк её девственную любовь к нему, свою женитьбу на ней.

Эти слова и adultere мужа, были из той же серии «она не признается никому».

Изменить ей, красавице с совершенным сложением, прекрасным ростом? Предпочесть ей каких-то девиц? Быть отодвинутой? Она прискучила ему? Да никогда! Не было и нет. Она — счастливая жена, связанная с ним нерасторжимыми узами брака. У неё быть не может позорного конца.

Время шло. Пыл мужа к ней мало-помалу угасал. Измены — мимолётные, незначительные — продолжались. Она в какой-то степени попривыкла к ним. Делала вид, что и духом не ведает о них. Ничем тут, видно, не поборешься. Вот если только не готовкой.

Постигнув поварское искусство, превзошла саму себя. Сколько бы ни было времени на часах, придя домой, он ел: «Зайка, это божественно».

И Лика готовила и... готовила. Постигнув поварское искусство, превзошла саму себя. Сколько бы ни было времени на часах, придя домой, он ел: «Зайка, это божественно».

Однажды он перестал есть. Сердце её заныло. «Неспроста, неспроста», — твердила она. Проследила. Он с девушкой, миловидной. Не старше восемнадцати лет!

Лике ныне, как в своё время его первой жене, под тридцать. Она набрала с десяток лишних килограммов. Давно не ловила восхищающихся ею взглядов, но не сдавалась: распущенные длинные волосы вкупе с сочным макияжем; трендовые брюки в полоску, вызывающе обтягивавшие бёдра, отчего муж находил её вульгарной.

Они направились в ресторан. Он улыбался и смотрел на девушку. Знакомый, жадный, влюблённый взгляд, не оставляющий сомнения! Лику охватила тревога. Замена? Ей? Ах так?!

В ту минуту сама не подозревала, что скрывалось в сорвавшемся с губ возгласе: «Ах так?!»

Так или иначе, но по дороге домой ей — разъярённой — в глаза бросилась вывеска «Аптека за углом». Тут же память услужливо подбросила виденную картинку из фильма: хладнокровными расчётливыми действиями героиня непозволительно смешивает дозу препарата для повышения мужской эректильности с таблетками от...

Ах, Медвежонок! С твоим-то сердцем? Сам напросился.

Заменившее тревогу спокойствие бесповоротно открыло дверь в аптеку.

Утром она его порадовала чудом гастрономии — премиум-фриттатой.

— Чертовски вкусно, — муж с наслаждением поглощал завтрак. Последний кусочек. Немаловажный.

Откинулся на спинку стула. Неожиданно (как знать?) он — спешивший на работу, промямлил:

— Прилягу, Зайка.

И прилёг. И закрыл глаза. С блаженной улыбкой — фриттата больно вкусная была. И заснул.
Комар и носу не подточит. Как в том фильме. Куда ему, комару-то, состязаться с препаратом для улучшения эректильной функции у мужчин.

Что? Совесть? Божья кара? А-а... так эта история совсем на другую тему.

* — Айртон Сенна.