Так случилось, что на длинноволосых мужчин я реагирую практически всегда. Уже потом начинаю разглядывать все остальное. И, конечно, улыбаюсь, увидев харизматичную мужскую морду впридачу к собранному на макушке хвосту. Длинные волосы мужчине идут редко. Но некоторым, как ни странно, наоборот, только добавляют мужского обаяния. И так случается.

Очередная партия в бильярд в «Ставке» долго переносилась, но все наконец-то смогли собраться вместе. Прихватив со стойки очередной бокал пива, Вадька вернулся к столу.

— У меня для тебя подарок, — сказал он, протягивая мне диск.
— Это что за зверь?
— Заезжал за очередной порцией музыки на Горбушку, продавец, посмотрев на мою стопку, добавил еще и этот. Я послушал и понял, что эта погремушка исключительно для тебя, там за басами вообще музыки не слышно. Так что забирай — не понравится, выбросишь.

Диск отправился в плеер, коробка осталась в руках. Пролистав пару раз вложенный буклет, я поняла, что постоянно возвращаюсь к заглавной фотографии.

Я открыла коробку, и посмотрела на фотографию группы.

— Да, да, исключительно патлатые, как ты любишь. Правда, играть, по-моему мнению, не умеют.
— Про играть я тебе потом расскажу, когда послушаю, но что за дикие имена???? Тор, Один… Они хоть знают кто это такие, или на буквы повелись?
— Понятия не имею. Басист у них, по-моему, колоритнее других. Тот редкий случай, когда хвост к лицу. И имя тоже.
— Как-то оно выбивается из общего строя, Аттила был из другой оперы. Но к нему подходит, согласна.
— Вы играть будете или морды на обложке обсуждать, в конце концов???

Вадька забросил диск ко мне в сумку, и мы вернулись к столу.

Через пару дней, потроша сумку в поисках таблетки от головной боли, я наткнулась на Вадькин подарок. Диск отправился в плеер, коробка осталась в руках. Пролистав пару раз вложенный буклет, я поняла, что постоянно возвращаюсь к заглавной фотографии. Весь вечер буклет кочевал со мной по квартире, а утром я судорожно искала его в сумке по дороге на работу. В обеденный перерыв, отказавшись от обычного похода в соседнее кафе с сослуживцами, я сидела на скамейке в скверике и мечтала. Под девизом «мечты и грезы» прошли пара следующих недель.

Очередной вечер общего сбора в «Ставке» пришелся на четверг. Я опаздывала, на работе был аврал. Мое многострадальное тело наконец-то появилось на Покровке около десяти, голодное и злое. Янка забрала у меня сумку и впихнула в руки стакан.

— Ты чего зеленая такая, совсем заработалась?
— Угу.

Говорить не хотелось. Откинув голову на спинку диванчика, я понемногу отхлебывала из стакана виски с колой. Голова шумела. Вадька доиграл партию и сел напротив.

— Ну и вид у тебя. Если не остановишься, боюсь, высохнешь совсем.
— Работы много. Сплю мало. Грежу наяву.
— О ком?
— Будешь смеяться — об Аттиле.
— Каком Аттиле?
— С обложки дурацкого диска, который ты дал мне в прошлый раз.
— А чего грезить? Они же московские ребята, по-моему.

Многочисленные знакомые из околомузыкальной тусовки кивали, говорили, «да, есть, кажется, кто-то знакомый», и на этом все заканчивалось.

Моя дремота улетучилась в один миг.

— Как московские? Они же называются…
— Ну да, по-дурацки. Однако менее русскими от этого не стали. Мда… мне бы твои проблемы…

Всю следующую неделю я пыталась найти хоть какую-нибудь зацепку от этой группы с «дурацким названием». Многочисленные знакомые из околомузыкальной тусовки кивали, говорили, «да, есть, кажется, кто-то знакомый», и на этом все заканчивалось. Так что грезы оставались грезами, а жизнь шла своим чередом.

Прошло почти полгода. Нельзя сказать, что я забыла о нем. Просто за чередой ежедневных дел и делишек, за комом реальных проблем и забот его образ стал милым туманом — чудесная сказка на ночь, закрываешь глаза, мечтаешь и засыпаешь. Если есть силы мечтать, когда ты, наконец-то, добрался до подушки. Письмо от Вадьки упало на рабочий почтовый ящик неожиданно — вот так, в списке, среди смет и протоколов. Открыв его, я долго не могла понять, о чем речь. Там было всего несколько строчек — телефон, имя, а следом — «это тот самый Аттила». Я набрала Вадькин номер, и пока слушала гудки в телефонной трубке, пыталась усмирить собственный пульс.

— Ты где его раздобыл?
— Долгая история. Но барышня, которая мне его дала, сначала спрашивала разрешения у него самого, так что можешь звонить. Он в курсе про сумасшедшую фанатку. Только не забудь про его настоящее имя. А то спросишь ведь Аттилу, с тебя станется.

Вечером, устроившись на диване, я крутила диск телефона и проговаривала про себя немудреное вступление. Что можно сказать после такой милой аттестации Вадькиной знакомой как «сумасшедшая фанатка»? Но телефон молчал. Молчал он и на следующий день. И на следующий. И четыре дня потом. В конце концов, я решила, что или Вадьку разыграли, или он разыграл меня. И перестала звонить. А еще через неделю, когда я по привычке набрала уже заученные наизусть семь цифр, на том конце вдруг ответили.

Я раз двадцать перемерила весь свой гардероб и перебрала, кажется, все варианты укладки своего нехитрого каре перед зеркалом.

— Але.
— Добрый вечер, а можно… Аттилу…
— Кого??
— Ой, простите, мне…

Пока я, заикаясь и судорожно вспоминая, как же зовут на самом деле моего принца, мычала в трубку что-то несуразное, до него, видимо, дошло, кто звонит.

— Так это для Вас спрашивала мой номер та девушка с радио?
— Видимо, для меня, — ответила я, — решив не уточнять, при чем здесь радио.

Наш милый диалог уместился в пятнадцать минут, за которые я, совершенно диким образом, сумела назначить ему свидание в эту пятницу вечером, на втором этаже ЦДХ.

Сказать, что я прожила эти три дня как в тумане, значит не сказать ничего. Я раз двадцать перемерила весь свой гардероб и перебрала, кажется, все варианты укладки своего нехитрого каре перед зеркалом.

В пятницу вечером, приняв для храбрости пару грамм коньяка в «Третьем Риме» в компании давно знакомых и милых ребят из здешней тусовки, я медленно поднялась на второй этаж ЦДХ. Присев на плюшевый диванчик, я развернулась к панораме гардероба внизу. Дыхание сбивалось, в голове шумело, и люди внизу казались световыми пятнами. Когда он спросил по телефону — как он меня узнает, я ответила, что это не важно — я узнаю его в любом случае. А сейчас поняла — а вдруг он в жизни совсем другой? Что если картинка на обложке и реальный человек вообще ничего общего не имеют, и «мой принц» — это вообще результат работы художника, оформлявшего обложку и изрядно подправившего оригинал??? Время шло. Никого, даже отдаленно напоминающего знакомый образ, внизу так и не появилось. Полчаса, час… Именно в тот момент, когда я собралась уходить, силуэт мужчины внизу почему-то зацепил мой взгляд. Приглядевшись повнимательнее, я поняла — так это же он! Но… коротко стриженный и… где-то около метра шестидесяти ростом… Почему-то первая мысль, которая пронеслась в моей голове, была о том, что он-то не знает, как я выгляжу, а значит, можно спокойно сбежать… Потом заговорили совесть и любопытство. Черт, ты полгода его искала, и теперь сбежишь только из-за того, что он отрезал хвост???

Не знаю почему, но он сразу понял, что я — это я. Подошел и сел рядом. Такая милая улыбка и такое… странно знакомое и чужое одновременно лицо.

Мы долго бродили по набережной, потом на троллейбусе добрались до моего дома. Разговор плавно перетекал с одной темы на другую, как будто мы знакомы тысячу лет. Он был чертовски милым... но, к сожалению, совсем «не моим принцем».

Именно в тот момент, когда я собралась уходить, силуэт мужчины внизу почему-то зацепил мой взгляд.

Конечно, первый вопрос, который мне задал Вадька, в нашу следующую встречу, был:

— Как продвигается роман с вождем гуннов?
— Да нет никакого романа.
— Как это нет????
— А так.

Он внимательно слушал мой рассказ, потом притащил еще два стакана от стойки.

— Вот знаешь, даже не знаю, смеяться или плакать…
— Зато я знаю — не фиг влюбляться в картинки.