Это слово "надо"… Как много потеряно радости, как много в нём черноты и безнадёжности. Её всегда учили делать, то что надо, а не то что хочу. И она загнала своё "хочу", так глубоко, что никто уже и не догадывался о его существовании. И теперь она учит этому свою девочку. Она не раз ловила себя на мысли, что повторяет слова своих родителей.
За окном шёл дождь и в душе тоже шёл дождь. И от этого второго было особенно тоскливо и неуютно. Энн поёжилась и обвела взглядом комнату. Свет, пробивавшийся из коридора, выхватил из полумрака валявшиеся на полу детские игрушки. В кроватке мирно посапывало её сокровище. Спутанные волосы разметались по подушке, а на раскрасневшихся щёчках поблёскивали ещё не высохшие слёзы. Лиза и во сне продолжала всхлипывать. Она опять не хотела ложиться спать. Энн чувствовала вину, что не смогла уложить дочь без слёз и пыталась оправдаться перед самой собой: "Все дети не любят ложиться спать, но ведь надо…" Ах, если бы её сейчас кто-нибудь уложил спать. Женщина устало улыбнулась своим мыслям и отправилась на кухню. Не потому, что её этого хотелось, всё потому же "надо".
Это слово "надо"… Как много потеряно радости, как много в нём черноты и безнадёжности. Её всегда учили делать, то что "надо", а не то что "хочу". И она загнала своё "хочу", так глубоко, что никто уже и не догадывался о его существовании. И теперь она учит этому свою девочку. Она не раз ловила себя на мысли, что повторяет слова своих родителей.
Её папа любил математику. И хотел, что бы Энн тоже её любила. Он прививал эту любовь, заполняя всё её свободное время решением всяческих задач. Но не сложилось у Энн с математикой. Насильно мил не будешь.
Её мама любила шить. И шила в молодости, но потом - дети, заботы. В общем, не стало у неё хватать на это времени. А у Энн не было детей, потому что она сама тогда была ребёнком и, с точки зрения мамы, ни что её не могло помешать заниматься этим очень полезным делом. В перерывах между математикой конечно.
Бабушка Энн, неграмотная женщина, больше всего на свете ценила образование и поэтому часто повторяла: "Учи внученька английский, вырастешь, станешь переводчицей, за одним столом с большими людьми сидеть будешь".
А старший брат строго следил, что бы Энн не смотрела фильмы где целуются. И когда вся семья садилась смотреть телевизор, он смотрел очень серьёзно на маму и говорил: "Это не детский фильм". И её отправляли в другую комнату делать уроки. Где она сидела и плакала, потому что уроки уже давно были сделаны.
Но никто ни когда не спрашивал о том, что любит она. А Энн любила рисовать. У неё не было красок и кисточек. Рисовать приходилось огрызками цветных карандашей, которые были новыми когда ещё её брат был маленьким. И когда кто-нибудь заставал девочку за этим занятием, то первыми говорились такие слова: "Ты бы лучше…" или "Я бы на твоём месте…"
"Ты бы лучше по решала задачи", - говорил папа и сразу же предлагал какую-нибудь.
"Ты бы лучше убрала в комнате", - говорила мама.
"Я бы на твоём месте поучила английский", - говорила бабушка.
Конечно они все её любили. И если бы тогда кто-нибудь спросил: "Для кого лучше?" то, наверное бы очень удивились. Ведь они искренне верили, что делают лучше для неё.
Они были уверенны в своих знаниях о том, что ей надо: с кем дружить, какие книги читать, что носить и о чем мечтать. Только на том основании, что они старше. Но разве быть старше, значит быть мудрее?
А она мечтала вырасти. Половина всех детских мечтаний начинается со слов "Когда я вырасту…". И половина взрослых ответов на детское "хочу" тоже начинается этими словами: "Вот когда вырастешь - будешь делать что хочешь".
Энн хорошо помнила, что когда мама говорила ей эту фразу, то почему-то опускала глаза. Только теперь она поняла, что мама ей врала. Она уже взрослая, у неё семья, но разве может она делать, то что хочет? Её "хочу" спрятано так же глубоко под всяческими "надо" и "лучше". Но теперь все эти запреты у неё внутри. Она выросла, но до сих пор испытывает чувство неловкости, смотря на целующихся. А любая минута проведённая не в домашних заботах заставляет почувствовать себя виноватой. Только теперь она понимала, почему взрослые так вздыхают, когда вспоминают о своём детстве, почему называют детство счастливым. Потому что у детей есть надежда: "когда они вырастут, всё изменится и никто не будет им говорит слов "надо" или "лучше бы". А взрослые уже знают, что ничего не изменится и у них нет надежды.
Утро ворвалось солнечным светом и пеньем птиц. Энн сделала усилие и открыла глаза, её тело, сладко потянувшись, просыпалось. Привычным маршрутом она направилась ванную, что бы холодная вода вернула её к реальности. А дальше всё по отлаженной схеме, как и каждое утро.
Муж, на ходу дожевывая свой бутерброд, скрылся за дверью. Энн подошла к дочери и нежно провела рукой по её волосам: "Просыпайся, мой котик". Котик просыпаться не хотел и перевернулся на другой бок. Тогда Энн запустила руки под одеяла начала легонько тормошить и щекотать Лизу. Сонная девочка села на кровати, её ротик скривился и было видно, что она собирается заплакать: "Я не хочу вставать… не хочу идти в садик… я хочу спать" "Вот когда вырастешь - будешь делать, что хочешь", - сказала Энн и опустила глаза.
Ольга Розак