Завыть,
заскулить бы где-нибудь в тихом уголке, на корточках, обняв собственные коленки,
обо всех своих обидах. Может, заметит кто, подаст немножко чего добренького от
своей душевной щедроты… Да нет, куда там. Если вдруг озарил бы Господь неземным
светом, одарил бы ясновидением, способностью читать чужие мысли - стало бы еще
неуютнее. В головах людских трещат-потрескивают костяшками воображаемых счет одни
лишь сухие цифры: столько-то вложил, столько-то продал, столько-то прибыль и сколько-то
пропил. Мелькнет ли что человечье в толпе ходячих счетчиков? Всем гадостно выдавливать
из себя, словно из тюбика с зубной пастой, ничем не оплаченные, никем не заказанные
хлипенькие, тепловато-положительные эмоции. И среди тумана подобных душевных испарений
- вдруг, уколом совести, бабулька в платочке чистом, крахмальном держащая перед
собой высохшую свою ладонь чашечкой, похожую на половинку сморщенной кожуры грецкого
ореха. Того самого укола некоего неудобного чувства у кого-то хватает на рубль,
а у кого - и на 10 копеек.
- Ты не смотри на мои руки, милая. Эти колечки - все подарки от добрых людей. Серебро. Снять не могу - память, - под крахмальным платочком молодые глаза в оперении множества морщинок на смуглом от загара лице цветут неземной жизнью. - Вот это колечко мне одна турчанка подарила, хорошая женщина, мимо проходила. А это - сам мэр. Не веришь? Твое дело. А меня бабой Зиной зовут. Я тут стою, пою, ну а добрые люди - подают.
Поет баба Зина святые молитвы у ступенек фешенебельного салона красоты в компании инвалида-гармониста и еще одной "подруги по цеху". Каждый день, в любую погоду, от зари до зари.
- А ведь меня били, так били - рука до сих пор болит, - исчезает смуглая улыбка, печальными становятся морщинки. - Хотели, чтобы я с этого места ушла. Последними словами обругивали, но я сказала: делайте, что хотите, хоть убейте - не уйду. Это мое святое место. Я здесь молитвы пою, грехи свои искупаю. А ведь я грешница, не качай головою, должна свое отстрадать, отмолить. Вот ты идешь мимо, а я тебе о Боге напомню, о Христе, о Богородице, о Марии Магдалине. Я люблю их, сердцем люблю, душою. И молюсь за всех людей, за город наш.
Баба Зина работала в оперном театре. Костюмером. Помнит все спектакли, все голоса, все сверкающие белизной пачки прим. И ее в театре еще помнят. А проходя мимо, подходят, приветливо здороваются…
- Грешница, люблю музыку, - снова заиграли голубые лучики в глазах у бабы Зины. - Сейчас вспоминаю - какая ж это красота, когда живой голос звучит со сцены, вместе с оркестром, и в зале, где народу полным-полно, тишина стоит… И бархат, и прожектора, и артисты все волнуются… Я для себя тихонько иногда напеваю, не арию какую-нибудь, конечно, а вальс-бостон или танго, или фокстрот. Слабость у меня такая к музыке. Хотя музыка должна быть другой, Божественной…
У бабы Зины есть дочь, родственники, квартиранты. Только она все же больше сама по себе. С родственниками какие-то нелады да судебные тяжбы из-за убогого домишки, с дочерью потеряна связь, от квартирантов тоже мало перепадает. Во всяком случае за газ и свет баба Зина сама за них платит. На это уходит собранное ею подаяние. А еще совсем недавно ее обокрали. Осталась без теплых вещей - все пропало.
- Ничего, переживу, Бог и добрые люди помогут, - рука цвета грецкого ореха проводит носовым платочком по лбу - на солнцепеке жарко. - Ты не думай, добрые люди есть. Конечно, есть. Вон их сколько! И все ко мне подходят. Некоторые даже хорошими знакомыми становятся, разговариваем от души, подают или дарят что-нибудь. Плохие люди все мимо проходят, не замечают моих молитв… Мне бы знаешь, подружиться с девушкой какой или молодой женщиной сердобольной. Трудно иногда бывает за собой ухаживать, а она помогала бы. Порой так тяжко - руки не поднять. Бог-то ведь меня от рака спас! Лежала я в онкологии, врачи говорили - все уже, надеяться не на что. А я давай молиться. И днем, и ночью когда все уснут. Спаслась, выздоровела!
Просилась баба Зина в монастырь. Не взяли. Пока нет такой возможности. И больше никакого иного выхода - только небольшой кусочек асфальта, святое место под палящим солнцем, намоленное годами…
- Ты не сомневайся, если что, подходи, поговорим, - смуглых морщинок под глазами становится так много… - дай Бог тебе здоровья.
Тонкий голосок взмывает вверх и летит вслед, обжигая затылок и плечи. Баба Зина снова одна-одинешенька в бетонном обрамлении здания фабрики красоты, совершенно одна.
Елена Путалова
