| Форум > Архив "Творчество" > Май 2005 года > 60-летие Победы |
60-летие Победы
В.Молчанова
ВОСПОМИНАНИЯ МОЕЙ МАМЫ-3
Последние советские части покидали село. Солдаты шли молча, изможденные, оборванные, низко опустив головы, с трудом передвигая ноги. Уставшие лошади с оборванной сбруей тащили тяжелую технику…
Перед оккупацией грабили магазины, растаскивали мебель из сельсовета. Сельчане бежали, навьюченные мешками с зерном и провизией, ящиками с гвоздями, книгами и другим скарбом. Я тоже поддалась грабительской лихорадке, вбежала в здание сельсовета и ухватила одиноко лежавший на полу стул. Стул был старый, потертый и всего с тремя ножками. Но я так давно мечтала о настоящем стуле! Схватив его, я опрометью побежала домой, чтобы поделиться радостью с дедом Данилом. Каково же было мое разочарование, когда дед сурово приказал мне немедленно отнести его туда, где взяла. Деду я свято верила, поэтому ослушаться не могла, но растянуть удовольствие от владения настоящим стулом, хоть и трехногим, было в моей власти. Cтул я несла медленно, поглядывая по сторонам, и даже сбивая босыми ногами верхушки пыльных холмиков дорожки. Тут-то я и увидела его, – это был бордового, даже нет, бурачного цвета значок! Золотистые серп и молот блестели в центре, а сам он был больше и гораздо темнее пионерского значка. Вот так удача! Я быстро подобрала его и прицепила себе на платье! Теперь и у меня есть такая красивая брошь!
Значок я носила каждый день, и даже немцы, стоящие у нас на постое, привыкли к моей брошке и не замечали ее. Но однажды во время обеда к ним зашел их знакомый. Он, взглянув на меня, вдруг дико закричал « Партизан! Партизан!», схватил меня за грудки, стараясь оторвать значок. Я в испуге спряталась за мамку, пытаясь укрыться в широком подоле его платья. Но немец с остервенением тянул меня к себе. Я упиралась, кричала, дергалась и даже кусалась. Затем он потянул меня к зданию бывшего сельсовета, – там располагалась немецкая комендатура. Меня втолкнули в темный сарай и закрыли. В сарае уже сидело трое мужиков, трое старух и двое детей. Мужиков вызывали на допрос, старухи горько скулили. Так мы просидели без еды, без воды двое суток. Снова вызвали мужиков; они вырыли яму за сараем, – а за ним посадки акации, сирени и длинное поле ржи.
Утром третьего дня нас вывели на расстрел. Поставили вдоль ямы: сначала трех мужиков, потом трех старух, а потом нас, детей. Я стояла вторая от края, за мной мальчик Федя, тоже «партизан», лет десяти. Немец в круглой черной пилотке с кокардой руководил расстрелом. Я слышала, как выстрелила первая очередь и с криком, и стоном упали первые жертвы. Что-то тяжелое и быстрое прошелестело у меня над головой. Больше я не стала ждать. Я, что есть сил, рванула в посадки, потом - в ржаное поле. Споткнулась и кубарем покатилась вниз, где был спасительный луг и заросли очерета в обмелевшей речке. За спиной слышались крики, стрельба, лай собак.
Долго лежала в воде, не шевелясь, не поднимая головы. Вдруг услышала стоны, сопение и слабое « Настя! Настя!». Поползла туда, - это был Федя–«партизан», он, оказывается, побежал за мной при расстреле, но его ранило в ногу, и теперь, придя в себя, он тихо стонал. Пролежали мы в воде целый день и только к вечеру, лугом выбрались к окопу в нашем огороде. В окопе сидела вся моя родня: и мамка, и дед Данила горько меня оплакивали.
Окоп был выкопан еще в первый год оккупации. Здесь были нары-кровати, подушки, теплые одеяла и кухонная утварь. Здесь мы проводили долгие часы в дни облав и погромов. Здесь мы просидели с Федей–«партизаном» три недели, не выходя на солнце. Только когда съехали наши старые «квартиранты», я вышла из окопа, и не узнала себя: по всему телу выступили красные пятна, которые превращались в язвочки. Я была похожа на гнилой качан кукурузы. Соседи с ужасом шарахались от меня и крестились. Болезнь мою называли «Вогнык». Старушка–соседка взялась меня лечить; она обкатывала комочки льна в саже прямо в печной трубе и смазывала мне лицо, руки, ноги, что-то приговаривая и пришептывая. После такого сеанса вся в саже я пришла домой, а там новые постояльцы – они в ужасе схватились за оружие, что-то кричат, выталкивают меня прикладами из хаты. К счастью, зашел их знакомый фельдшер, посмотрел на меня внимательно, взял меня за руку и потянул за собой. Я же, наученная горьким опытом, упираюсь, цепляюсь за стол, за дверь, за дерево. Привел он меня к себе в кабинет, посадил на стул, а сам отвернулся за инструментом. Пока он брал ватку и пинцет, я соскользнула со стула, прошмыгнула у него между ног и выскочила на волю. Но «друг» принес баночку с мазью нам домой. Долго мы боялись трогать это лекарство: еще на памяти было, как травили младенцев перед расстрелом. Да, немцы младенцев не убивали, они проводили им под носом ваткой, смоченной в растворе, и младенец моментально сникал. Но, осмелев, мы решили помазать лекарством вначале только руку, ноги, а потом и лицо. Через неделю все язвы сошли. Я выздоровела. А баночка со спасительной мазью сгорела в пожаре*.
· См. рассказ « Пожар».
с. Жадово
Семеновский р-н
Черниговская обл.
Украина
ТИНА © (08.05.2005 22:05)
Прямая ссылка
ТИНА © (08.05.2005 22:05)
