Жёлтый зверёк
Автор: изабелла
/ 07.03.2018
Идёт наше войско по равнине мерным шагом, смотрит вперёд, песни поёт.
Так же мерным шагом идёт пока эта моя жизнь. А параллельно с ней на разных скоростях протекают другие мои жизни. Некоторые из них текут не спеша, а некоторые несутся стремительно, как метеориты.
В разных жизнях у меня разные имена и роли. Я такой же, как и прочие граждане моей необъятной, невидимой и могущественной страны. Мы сильнее, совершеннее и гуманнее прочих народов. Наша цель — миссионерство, борьба за справедливость, познание и завоевание новых миров.
Жизни каждого гражданина нашей страны принадлежат общему делу. У нас нет секретов друг от друга. Все наши жизни находятся под наблюдением сателлитов. Видеозапись истории каждого индивида становится частью истории страны.
Каждый из нас управляет своими жизнями одновременно. Управление — сложный и тонкий процесс. Малейшая ошибка — запутаются параллельные жизни, словно нити порванной паутины, и тогда наступает безумие, паралич, забвение.
Управление — сложный и тонкий процесс. Малейшая ошибка — запутаются параллельные жизни, словно нити порванной паутины, и тогда наступает безумие, паралич, забвение.
Но в этой жизни, здесь и сейчас, замолкает бравая солдатская песня, и эхо её тает в зловещей тишине, прерываемой криком ворон. Повеяло холодом. На горизонте показались крыши ветхих хибар, а над ними висит чёрное облако воронья. Проклятая деревня. Одна из многих. В этих местах людей поразила одержимость. Повсюду запустение. Здесь поселилось зло. С ним нам сейчас предстоит сразиться.
Одержимые верят в тёмный Рай. Антиматерия даёт им невероятную силу. Со стремительной кровожадной яростью бросаются они на всё живое.
Они не хоронят мёртвых, ни своих, ни чужих. Одержимые поклоняются мёртвым.
И вот они выходят нам навстречу, грязные, в лохмотьях, вооружённые чем попало, мужчины, женщины, даже старики и дети. У них одинаково искажённые ненавистью лица.
Мы должны истребить их всех до одного, чтобы зараза не распространилась дальше.
— Со славным возвращением из похода, Рассвет Алый, — торжественно приветствовал дежурный офицер дворцовой стражи, принимая корзину с бутылками и снедью.
Кубки наполнились и осушились:
— За победу!
— Слава героям!
— Что нового при дворе?
— При дворе свеженькие служаночки и кухарочки.
— Что ещё надо солдату!?
— Служаночки при дворе всегда должны быть свежими и сговорчивыми, пиво прохладным, а мясо горячим и сочным. Иначе это неуважение к нашему брату-солдату, жизни своей не щадящему во благо империи.
— Продолжает ли Епископ надоедать королю рассуждениями о моральном облике офицера?
И вот они выходят нам навстречу, грязные, в лохмотьях, вооружённые чем попало, мужчины, женщины, даже старики и дети. У них одинаково искажённые ненавистью лица.
— Этот боров красномордый никому больше нравоучений не читает. Епископ лоснится от счастья. Он уже полгода повсюду появляется в сопровождении отроковицы — послушницы. Девица ходит за ним следом, лёгкая, как тень, в тёмном плаще с широким капюшоном. Только белокурые локоны да маленькие пухленькие ручки из-под широких одежд видны. В покоях за трапезой она сидит с открытым лицом. На вид ей лет двенадцать-тринадцать. Епископ любит баб ядрёных, пышных. А эта худенькая, насквозь светится. Ангелочек. Дитя чистой красоты. Только взгляд не детский. Власть у неё над Епископом. Только власть эта ей без надобности. Одевается просто. Украшений не носит. Ни с кем не водится. Бродит по саду или в соборе на органе играет. Музыка неслыханная, странная — мороз по коже. Песенкой девицу зовут. Бывает, она с Епископом на допросах еретиков. Палачи прозвали её Госпожа Смерть. Как придёт, так вскоре из пытаемого дух вон. Ни признания, ни публичной казни. А с палача спрос.
Рассвет Алый слушал придворного офицера с нарастающим интересам.
— Говорят, она послушница из Белого Северного Монастыря. Как же! Девицу эту Епископу — старому греховоднику — с кладбищенского рынка разбойники в подарок привели. Сам их лично в покои провожал. До этого она в катакомбах обреталась… Горденькая — не подступишься. А кто она есть такая — шлюха, подстилка воровская. Откуда только холеность: ручки белые, локоны шёлковые? — продолжал подвыпивший офицер.
Рассвет Алый вышел из дворца в сад. Полуденный зной разогнал гуляющих придворных. Одуряюще благоухал жасмин.
Рассвет Алый старался ступать бесшумно.
Вскоре он увидел одетую в тёмное платье фигурку в беседке, оплетённой душистым горошком. Песенка сидела спиной к нему на высоком стуле, напряжённая, прямая, как вышколенный солдатик. Перед ней на столике лежала раскрытая шахматная доска с расставленными фигурами.
Там, высоко в небе, око сателлита следит за каждым его движением, датчики на теле передают малейшие изменения его физического состояния.
— Сыграем? — спросила она, не оборачиваясь.
— Я на службе
— Вот и служи. Развлекай меня.
— Я офицер, а не шут.
Она обернулась, лукавая, неестественно хорошенькая, маленькая блудница. Улыбаясь, она запрокидывала голову и брезгливо кривила губы. Только глаза не улыбались:
— Ах ты, солдафон! В шахматы с маленькими девочками играть не любишь. А любишь пышных баб лапать, жареное мясо жрать и вино пить! — она говорила взахлёб, томным жеманным полушёпотом.
Рассвет Алый вздрогнул. Глядя на ряд пуговиц её тёмного, наглухо застёгнутого платья из плотной ткани, он вдруг ясно представил себе едва наметившиеся белые грудки в голубых прожилках, любопытные носики алых сосков.
Он покрылся испариной. «День такой жаркий. Девчонка — просто фонтан феромонов».
Там, высоко в небе, око сателлита следит за каждым его движением, датчики на теле передают малейшие изменения его физического состояния.
«Они не могут читать мои мысли. Но скоро и эта последняя оболочка индивидуальности будет разрушена».
Девичьи лазурные глаза сияли злорадством.
— Жарко, да? А мне вот холодно. Кто бы согрел? Я давно ни с кем не играла. А ты, Рассвет Алый, умеешь по-настоящему. По глазам вижу. Присядь рядом. Не будь таким гордым. Я не кусаюсь, разве что очень нежно. Ждала тебя с утра. Видишь, и шахматы расставила.
— Откуда меня знаешь? Не видела ни разу.
— Видела. Во сне.
Она расхохоталась нагло, похабно, визгливо, как настоящая уличная девка. Нахохотавшись вдоволь, отхлебнув из кубка, вдруг стала суровой и собранной.
Рассвет снисходительно улыбнулся:
— Чего только девушка не придумает, чтобы познакомиться.
— Не хочешь, не верь. И ещё я о тебе наслышана. Такого!
Она расхохоталась нагло, похабно, визгливо, как настоящая уличная девка. Нахохотавшись вдоволь, отхлебнув из кубка, вдруг стала суровой и собранной.
— Я знаю про тебя всё, — произнесла она твёрдо совсем другим голосом — упрямым и чистым.
Всего три дня мы провели вместе, сидя в саду за игрой в шахматы.
Она говорила:
— Я не верю в добро и зло. Я не верю в чёрных и белых. Есть игра. Кто выиграл — тот и прав
Я, как представитель развитой цивилизации, должен быть примером высшей морали. Мы моногамы и в браке никогда не нарушаем данную друг другу клятву. Я люблю свою жену. Она любит меня. Мы похожи, как брат и сестра.
Я, Рассвет Алый, имею репутацию ненасытного искателя любовных приключений.
Когда приходит письмо от придворной дамы, его по этикету полагается сжечь сразу после прочтения. Я сжигаю, не читая. Эти письма похожи на одинаково заполненные формуляры. Тот же сорт бумаги, формат, объём и стиль. Перечисление моих вызывающих восхищение внешних данных в стандартных эпитетах: волосы — чёрный шёлк, кожа — серебро, глаза — бездонное море.
Перечисление моих вызывающих восхищение духовных качеств: храбрый как лев, мудрый как змей, стремительный как ягуар, гордый как орёл.
В письмах Песенки нет слов — это клочки обгоревшей палитры, сложенные вдвое. А внутри расплющенная бабочка или обрывок красивой ткани, пропитанный её, Песенки, запахом, вырванный с корнем редкий цветок.
Я, как представитель развитой цивилизации, должен быть примером высшей морали. Мы моногамы и в браке никогда не нарушаем данную друг другу клятву.
***
Мы вместе, на охоте, на балу. В толпе придворных мы наедине. Бесконтрольность наших мысленных диалогов сводит с ума. Это полная свобода на грани абсолютного рабства.
— Ты когда-нибудь говорил с одержимыми?
— Нет.
— Боишься заразиться?
— Нет. Я вижу их души — их прозрачные тела. Зло пустило в них корни и проросло, как чёрная опухоль. В огненных центрах дезинфекции эту заразу приходится долго выжигать, пока она не ослабит захват щупалец и не выпустит прозрачное тело.
— А что в огненных центрах будут делать с моим прозрачным телом?
— С нашими прозрачными телами. В них, как бельчонок в дупле, поселился жёлтый зверёк страсти.
***
— Наконец-то этот гордец узнает, каково быть игрушкой в чужих руках, — перешёптывались придворные дамы.
— Она шпионка Епископа.
— Она ведьма.
— Благородный офицер Рассвет Алый променял любовь благородных дам на корыстную благосклонность низменной шлюхи. Поделом.
Рассвет Алый сам создал эту легенду — ритуал, на который дамы шли с трепетом: с завязанными глазами садились они в карету с задёрнутыми шторами, ехали петляющей дорогой к побережью, в укромную лагуну, где у входа в грот горели факелы. Там, в озере с тёплым источником, в кромешной тьме, какой-нибудь надёжный, не болтливый парнишка-рыбак, по случаю умащенный и надушенный знакомыми дамам духами Рассвета Алого охотно принимал в объятья очередную принцессу.
Но кто-то из смышлёных дам учуял подмену. С тех пор мстительные интриганки досаждали, как могли.
Она рассуждает о пользе грязевых ванн разврата. Бессознательно она ведёт себя так, словно её тело не принадлежит ей.
«Епископ — этот вечно потный боров. Песенка счастлива. Как она может говорить о любви?»
Она рассуждает о пользе грязевых ванн разврата. Бессознательно она ведёт себя так, словно её тело не принадлежит ей.
Открыв архив её памяти, я встретился со зверем похоти редкой породы.
— С тобой всё по-другому.
— Как?
— Я не могу объяснить.
Епископ, бледный как смерть, бродил по саду с потерянным видом, бормоча себе под нос:
— Она больше не хочет говорить со мной.
Я захлопнул шахматную доску. Она удивилась. Игра не была окончена.
С цивилизацией «Подростков» мы давно ведём борьбу за сферы влияния. Они порочны и деструктивны. Сдерживая демографический взрыв на своих планетах, этот тип гуманоидов умеет тормозить физическое развитие тела на грани полового созревания.
Вложенная в сознание программа словно высветилась фосфорным светом. Я успел подумать, глядя ей прямо в глаза: «Убирайся! Исчезни немедленно!»
— Я не хочу покидать тебя! — в её глазах были отчаяние и паника.
— Я вынужден арестовать тебя и передать в руки представителей моей страны, — сказал я спокойным, официальным тоном.