Я грезила о школе с четырех лет, но в первый класс пошла, как полагалось, только в семь — бегло читая, неплохо считая и даже немного рифмуя. Все оказалось совсем не так, как мечталось. Первые пару дней меня распирала гордость за приобщение к клану избранных, потом на смену гордости пришло недоумение, затем — скука… На уроках мы учили буквы и пытались складывать из них слоги, дома я читала «Тома Сойера» и «Дети капитана Гранта».

Борьба со скукой стала основным лейтмотивом моей школьной жизни на долгие десять лет. Окрик учительницы: «Макарова!» и резвое принятие мною вертикального положения почти всегда сопровождались падением книги с коленок на пол и взрывом смеха одноклассников. А самой популярной записью в дневнике была фраза «Читала на уроке …»

Школа казалась мне помесью колонии строгого режима с сумасшедшим домом… Это была очень средняя школа со средними учителями, которые пытались вдолбить в посредственных учеников кое-какие знания. Почему я там училась? Во-первых, эта школа была ближе всего к дому, а во-вторых, родители считали, что мою бурную энергию можно погасить только жесткой дисциплиной. В детстве я была очень «живым ребенком», к тому же на редкость сообразительным (особенно насчет шалостей), поэтому доставляла массу хлопот и маме с папой, и воспитателям.

Самыми трудными предметами в школе оказались белорусский язык и литература. Мне, с моими ярославско-елецкими корнями, мучительно не удавалось достичь совершенного «гыканья» и мягкого произношения совершенно непроизносимых, на мой взгляд, слов. Родители были непреклонны — мы приехали жить в Белоруссию и должны приобщаться к белорусской культуре. Когда к нам в гости приезжали родственники из России, я с выражением декламировала им:

Музрук начинает разыгрываться на фано, я через 10 секунд решаю, что уже пора, и ору: «ЛЮДИ!» Музыка стихает, публику успокаивают.

«Ў чарадзейным карагодзе,
Ў неабсяжнае свабодзе,
Без аковаў на прыволлі
Ўжо віхрыцца наша доля…»

Даже песенки на французском и собственные мои стишки не имели такого успеха у публики. А вот на уроках все было значительно печальнее — «белоруска» корчилась от моего произношения, как от зубной боли… Она мужественно терпела стихи белорусских поэтов в моем исполнении, но, при моих попытках пересказа прозы, закатывала глаза и, промокая слезы платочком, просила, всхлипывая от смеха: «Макарова, говорите по-русски…»

Меня «исключали» из школы четыре раза. Первые пару раз я искренне радовалась внезапной амнистии и, приходя домой, объявляла родителям, что завтра мне в школу идти не нужно — меня выгнали. Мама бежала к учительнице и, к огромному моему разочарованию, договаривалась о продлении срока экзекуции. Почему учителя отказывались сеять «разумное, доброе и вечное» в мой огород? Да только потому, что я всеми фибрами неокрепшей души сопротивлялась тому лицемерию и показухе, которой была пропитана школа 70-х годов прошлого века.

Пятый класс. Районный конкурс патриотической песни. Мероприятие архиважное и архисурьезное. Актовый зал школы, флаги, плакаты, публика. Я в ту далекую пору являла собой рекламу каши «Геркулес» — румяная девица с двумя косами до попы и огромными бантами. Загляденье! А вот слуха музыкального бог не дал, не один медведь по моим бедным ушам потоптался... Меня поставили в первый ряд хора — с условием только открывать рот, но не петь. А петь-то хочется! И голос у меня замечательный — громкий, звонкий! Исполняли мы песню, которая начиналась со слов: «Люди мира, на минуту встаньте...» Музрук начинает разыгрываться на фано, я через 10 секунд решаю, что уже пора, и ору: «ЛЮДИ!» Музыка стихает, публику успокаивают.

Снова начинают играть вступление, и я решаю — теперь уже точно пора! И так — три раза... Меня потом к директору водили за срыв мероприятия, в «диссиденты» записали. А я — ни сном, ни духом! Просто петь очень хотелось! С тех пор не пою — даже в ванной...
Но хватит о грустном.

Сказать школе «прощай!» и забыть ее как страшный сон я начала мечтать с третьего класса, к десятому страстное желание достигло апогея — я считала недели и дни до последнего звонка…

И вот сладостный миг наступил! Мой одноклассник бежал с сидящей у него на плече нарядной малышкой, трезвонившей в колокольчик, а я хлюпала носом от счастья. Боже, неужели все кончилось? Осталось сдать выпускные экзамены, и можно начинать жить! Свобода!

Одурев от эйфории, я пригласила весь класс домой. Мои однокласснички сломали три стула, разбили несколько тарелок и вазу, прожгли и облевали ковер, испачкали обои и оставили мне гору грязной посуды. Я не успела замести следы праздничного банкета до прихода родителей, и им пришлось в полной мере разделить мою радость расставания со школой.

После благополучной сдачи школьных экзаменов — вообще-то училась я хорошо, оставалось только пережить выпускной вечер, получить честно выстраданный аттестат и — адью, школа!

Я не успела замести следы праздничного банкета до прихода родителей, и им пришлось в полной мере разделить мою радость расставания со школой.

Наверное, сегодняшним девушкам трудно будет поверить в то, что в те далекие времена мы совершенно не заморачивались прическами и нарядами на выпускной бал. Все было предельно просто — светлое платье мне досталось «во временное пользование» от двоюродной сестры, с косой вообще никаких проблем не было. Меня воспитывали в том духе, что лучшее украшение девушки — это скромность и начитанность (сейчас добавили бы — это в том случае, если нет других украшений). Подразумевалось, что можно ходить в мешке с тремя дырками (для головы и двух рук) и сражать наповал богатым внутренним миром. Сражать получалось слабо…

Выпускной вечер стал последней каплей дегтя в бочке далеко не меда. Естественно, я мечтала потанцевать, а если повезет, и — страшно подумать — поцеловаться с парнем из параллельного класса, который мне нравился… Но и тут меня ждал облом! Оказалось, что те знаки внимания, которые я принимала на свой счет, были адресованы моей подруге.

Но разве могли такие мелочи испортить мое прекрасное настроение? Я вышла из дверей школы, как узник после десяти лет заточения в тюрьме. Первые лучи солнца полыхнули в школьных окнах, и проезжавшая мимо поливальная машина окатила меня холодной радугой…

Из окон моей Бастилии неслось:
«Школьные годы чудесные,
С дружбою, с книгою, с песнею,
Как они быстро летят!
Их не воротишь назад.
Разве они пролетят без следа?
Нет, не забудет никто никогда
Школьные годы…»

Дальше все было замечательно. Поскольку у нас дома начался ремонт после нашествия моих школьных приятелей, к поступлению в институт я готовилась у подруги. Галкины родители уехали в отпуск, не считая нужным контролировать процесс. Я переехала жить к ней, и мы совершенно замечательно проводили дни на водохранилище, вяло перелистывая учебники, купаясь до одури и поедая мороженое килограммами. Как оказалось, это был правильный метод — в институт мы с Галкой поступили легко и непринужденно. У нас была замечательная группа, а студенческая жизнь оказалась потрясающе насыщенной и интересной.

Я ни разу не заходила на сайт «Одноклассники» и не ходила ни на одну встречу выпускников…

«Школьные годы чудесные» практически стерлись из моей памяти, как ненужные файлы.