Ты ворвалась в мою жизнь, как звезда, врывается на черный небосвод, и так же стремительно исчезла, оставив тоненькую, белую полоску воспоминаний, заставляющих при каждом взгляде в небо думать о тебе, уже очень много лет.
Я сидел в зале новенького дворца культуры, на сцене стояли инструменты, были разложены партитуры. К выступлению готовился Штудгардский молодежный камерный симфонический оркестр. Сегодня состоится их первый концерт, он должен был стать и моим первым знакомством с классической музыкой, и я с нетерпением ждал начала, как вдруг появилась ты.
Я смотрел на твою точеную фигуру, облаченную в черное платье, на изящные руки скрипачки, на твои волосы, уложенные волной на правом плече, нежно спадающие тебе на грудь. Ты была прекрасна. Уже несколько дней я по просьбе своего отца мотался по нашему району, сопровождая ваш оркестр, и почему только сейчас разглядел тебя, мне было не понятно.
…Где были мои глаза до этого момента.
- Ева…
- Она… третья альтовая скрипка в оркестре. - Пояснила мне Том, девушка, сопровождающая ребят в России.

Последующие дни я не спускал с тебя глаз, и ты, видимо, чувствовала это, но обратиться к тебе у меня не хватало духу. Да и что мы могли сказать друг другу? Мой школьный английский не давал возможности на общение, а ты вообще говорила только по-немецки, мне оставалось смотреть и ждать чуда.
Как-то раз наши взгляды неожиданно встретились, мое сердце готово было вылететь из груди, а твои белые щеки тут же превратились в багрово-красные, и я все понял.

На следующий день мы поехали кататься на корабле по Братскому морю. Немцы радостно кричали, что пьют чистый спирт, разбавленный пивом. Почти все были вегетарианцы, но запах шашлыка вносил свои коррективы в меню. Уже через пару часов хорошо захмелев, я отчаянно разговаривал, спорил, перебивал. Мне казалось, что заговори со мной по-китайски, я пойму и поддержу любую беседу. Как вдруг мне словно выключили свет, и впал в забытье, а когда открыл глаза, то увидел тебя. Ты разглядывала мое лицо, мило улыбалась, а мне не хотелось вставать и лишать себя возможности тонуть в твоих глазах, вместе с этим кораблем, и людьми, заполняющими его каюты.

Наступил вечер, мы сидели на берегу Ангары, потрескивал костерок, ребята пели песни "Металики" под гитару, разносился аромат печеных яблок. Я смотрел в твои глаза, как вдруг ты что-то сказала Том, закуталась в одеяло, поднялась и пошла в сторону пристани.
- Иди за ней! - Том толкнула меня в бок. - Ну же давай, скорее!
Я шел за тобой, сердце отчаянно стучало, было очень тепло, а я почему-то дрожал, мне было очень холодно. Ты манила за собой все дальше и дальше, я прибавлял шаг, но ты тоже шла быстрее. Наконец, я не выдержал и побежал. Через мгновение моя рука легла к тебе на плечо, и еще несколько минут мы стояли неподвижно, я слышал стук твоего сердца, твое дыхание, запах твоего тела, но у меня не было сил повернуть тебя к себе лицом. Так могла пройти вечность, но ты оказалась сильнее, одеяло летело вниз на камни, мы сошлись как два титана в битве за жизнь, срывая дыхание, опускаясь в пучину желаний…

… Мы вернулись на турбазу далеко за полночь, я нашел пустой номер, и мы легли спать, ты обняла меня, твои губы коснулись моих губ, я закрыл глаза и уснул.

Утром мы ехали в аэропорт, я держал тебя за руку, мое сердце рвалось на части, внутри все сжималось, думаю, ты испытывала то же самое. Я знал, что через пару часов останусь один посреди пустого аэровокзала, и буду провожать увозящий тебя самолет. Я молил бога, чтобы рейс задержали, но, увы, все шло точно по расписанию. Я уговаривал папу взять меня с собой, но билетов больше не было, да и моя поездка в Иркутск не входила в его планы. Мы долго прощались, и ты самая последняя пошла к трапу. Я перемахнул через ограждение и побежал вслед за тобой, вытащил Олега - нашего переводчика - из очереди к трапу, и попросил переводить:
- Ева, я не хочу тебя отпускать, я знаю, что все закончится для нас обоих, как только самолет оторвется от полосы, но буду помнить нашу встречу всегда. И эту ночь с тобой.
- Мне никогда не приходилось переводить такие вещи. - Засмущался Олег, но я настоял. - Мне было очень хорошо с тобой.
Ева заплакала и обняла меня. Все молча ждали нас, стюардесса у трапа, пилоты, пассажиры в самолете…

Я приехал домой разбитый, мне не хотелось никого видеть, было ужасно плохо, я плюхнулся в кресло, обнял своего пса. Молчал…
- Что случилось? - мамин голос сломал застывшую тишину. Я все рассказал, после чего она взяла телефон, куда-то позвонила, а еще через пять минут вручила мне сумку с вещами и сказала:
- Вот деньги, Игорь посадит тебя на самолет, у тебя будет еще целая неделя с ней, отец поймет.
У коменданта гостиницы я узнал, что Ева в номере 305 на третьем этаже. Я поднялся, но в номере ее не оказалось. Папа как обычно забронировал номер на первом этаже, и я пошел к нему. Еще не дойдя до двери, я услышал голос Олега, он что-то говорил на этом непонятном мне языке, Ева и папа были внутри. Папа рассказывал ей обо мне, Олег переводил. Я оставил сумку под дверью, вышел из гостиницы, вошел во внутренний дворик, и стал медленно пробираться к окну. Окно было открыто, длинный каменный подоконник переходил в стол, за которым сидели трое, папа с Олегом с одной стороны и Ева с другой. Я смотрел на нее. На ее милое личико, на губы, пытающиеся выговорить мое имя без акцента, у нее это плохо получалось. Она кинула взгляд в окно, и наши взгляды снова встретились, точно также, как и в первый раз.

Я не знаю, что должны были чувствовать ее собеседники, когда вдруг она словно пантера вскарабкалась на стол, сметая все на пути, и прыгнула мне на шею. Мы упали в мягкую высокую траву и долго целовались, она что-то говорила по-немецки, я что-то по-русски.
На всю последующую неделю, оркестр остался без третьей альтовой скрипки, а мы закрылись в номере, и пять дней были только вдвоем. Папа приносил поднос с завтраком, обедом и ужином из ресторана, оставлял его под дверью. Мы мало спали, два-три часа, потом снова занимались любовью, снова засыпали и просыпались только для того, чтобы снова начать.

Мы разлетелись в разных направлениях, ты в Штудгарт, я в Братск. Внутри меня была безмятежная пустота. Я так ни когда и не узнаю, кем был для тебя эти шесть ночей. Мне кажется, что мы взяли друг от друга все, что могли, и больше ничего не осталось.
Это было больше десяти лет назад, и странно, что ни разу мне так и не захотелось поехать в далекую Германию, найти тебя. Что с тобой и где ты теперь, милая Ева? Когда я смотрю на черное ночное небо и вижу падающую звезду, я вспоминаю о тебе. Иной раз мне кажется, что этого в моей жизни никогда не было, и, быть может, это просто юношеская фантазия, сказка для самого себя, которую вот уже более десяти лет я храню в своей памяти.