- Нет, нет. Гармоничность - это главное. Вы совершенно физики. Без всякой лирики.
«Сколько шума, - мелькнуло в голове. - И к чему все эти крики о гармонии?»
Но Катя уже схватила его за руку и тащила вниз по ступенькам.

«А если человек спускается по лестнице, на него действует ускорение свободного падения?» - всплыл в памяти голос смешной девчонки с забранными под косынку волосами.

«Зачем? - думал он, забирая у гардеробщицы пальто. - Музей? Какой? Пушкина?»
Катя в восторге что-то щебетала и быстро вела его за собой по улице.
«Бестолково, - подумал он и вспомнил вдруг греческий зал с белоснежными статуями и маленькую девочку с огромными глазами, похожую на греческих нимф.

Она задохнулась от возмущения. Ему было все равно. Он так и не понял за 5 лет, зачем ему Катя. И зачем он ей.

- Рома! Ты меня слушаешь? - окликнула Катя.
- Нет, - просто сказал он.

Она задохнулась от возмущения. Ему было все равно. Он пропустил её вперед, придерживая стеклянную дверь в метро. Он так и не понял за 5 лет, зачем ему Катя. И зачем он ей. Ощущал постоянную зависть сокурсников, Катя числилась первой красавицей вуза. Но больше чувств не оставалось.

«И прелесть - какая дурочка, - говорила девочка с лицом нимфы, когда подросла, а потом добавляла, - и ужас какая дура».

А Катя почему-то делала на него ставку. «Не такая уж и дурочка», - подумалось вдруг. Но менять что-либо было лень. Он все принимал как данность.
В этом вся прелесть физики. «Она данность и просто есть», - говорила та девочка. А он думал всегда: «И ты просто есть».

- Мы переходим, - зло бросила Катя.

А он все вспоминал, какого цвета глаза у той девочки, и злился, что не может вспомнить.
Прагматичные люди умеют себя одергивать, он таким не был и не гнал этих мыслей, просто вспоминал. Кажется, голубые. Или нет? Но точно не карие.

- Да, господи, Рома! Мы пришли.
- Ага, прости, сейчас.

Сдал пальто, купил билеты. На автомате, вспоминая про глаза. Так странно, она же всегда смотрела в глаза. И вспомнилось, как она протягивала тетрадь с решенной задачей, спрашивала: «Так?» и смотрела очень доверчиво.

- Где ты витаешь? - Катя сильно злилась.
Они шли по тихим коридорам.
- Я задумался. Прости.
- Я вижу. О чем?
- О бывшей однокласснице.
- Да? И что? Какая она была?
Они стояли в греческом зале, он поднял глаза на кариатид.
- Пожалуй, что такая. Да, именно такое лицо у неё и было. Ну, может глаза чуть побольше.
- Просто плошки, - фыркнула Катя.
Он пожал плечами.

- Ух! Вверх по лесенке позвольте пройти, - она ловко пролетела у самых перил и, перепрыгивая через ступеньку, понеслась на семинар.

«Что это я сегодня? - мелькнуло в голове. - Физика, первая любовь. Какая ерундистика».

Падая на скамейку у окна за пару секунд до прихода преподавателя, она вспомнила, как с опозданием в пять минут и лучезарной улыбкой заходила в кабинет физики.
«Что это я сегодня? - мелькнуло в голове. - Физика, первая любовь. Какая ерундистика».

Она была прагматична и помнила цвет его глаз, когда он бестолково улыбался и смотрел задачу.
- А, кстати, Зось, подожди меня сегодня. Вместе домой поедем, - уверенно сказал сосед напротив.
- Какая честь! - усмехнулась она, шаря руками в сумке и в пятый раз натыкаясь на сигарету вместо ручки.

Катя восхищалась. Он вспоминал про третий класс и скучную экскурсию, сейчас было почти так же, только рядом не было почти восторженного: «Как, наверное, интересно все это искать!».

Впрочем, Катя восхищалась похоже. Она, похоже, смотрела в его семинарскую тетрадь, спрашивала про домашнее задание, похоже, но как-то ненатурально и оттого не так. Он не понимал, в чем подвох. Он об этом не думал. Когда Катя наклонялась над его тетрадью, он вспоминал.

Она была его почти что проклятьем, она была какой-то слишком идеальной, и он понимал, что она давно изменилась и стала совсем, совершенно другой. Но он искал её. Ту, которая носила смешные хвостики белобрысых волос.

Все время хотелось спать, казалось, что уже лет пять не спала вообще. Придвинувшись поближе к Витьке и опустив голову ему на плечо, она закрыла глаза. «Ему ведь без разницы», - мелькнуло в голове. Кому - ему, она не успела сообразить, но думала она, кажется, не о Витьке.

Засыпала она всегда в одну секунду, даже в самом жутком шуме.
Едва её голова коснулась его плеча, как Витька замер. Он бы мог перестать дышать, чтобы только не встревожить Зосин сон.

Никогда он не мог понять этого щемящего чувства к ней, стоило им расстаться, как он забывал о ней и спокойно жил, но чем дольше случалась разлука, тем острее становилось чувство радости от встречи. После она всегда ускользала, необъяснимо, неуловимо. Она была ему ближе всех на земле, ей одной он мог поверить, а он для Зоськи просто был один из всех. Даже не хоть кто-то, как вереница тех, кто говорил о ней «моя девушка».

- Знаешь, на меня так смотрели в детстве, точно-точно также, даже глаза цвета одинакового...

- Видишь, как красиво?
- Вижу, - кивнул он.
- Никакого энтузиазма!
- Не сердись, Кать. Пойдем домой, а?
- К тебе?

Он подумал, что родители в отъезде и что, собственно, все равно себя некуда деть, а какого цвета были чьи-то глаза, все равно никак не проверишь, и кивнул.

«Торжество прагматичности!» - сказала бы девочка с огромными глазами и светлыми волосами, но волосы давно были выкрашены в каштановый цвет, а глаза плотно закрыты.

Катя шла рядом и молчала, весьма довольная маршрутом дальнейшего следования. Он держал её под руку и подстраивался под её шаги, хотя ужасно хотелось идти быстрее. Он никогда не провожал из школы ту девочку, у неё всегда была туча провожатых, они возникали неожиданно, потому что она никогда никого не ждала и убегала с уроков первой, словно бы там вне границ школьного двора её ждало что-то потрясающее. Впервые он задумался: «Дождалась ли?».

Поезд дернулся и встал в туннеле между станциями. Зося часто-часто заморгала и подняла голову с Витиного плеча. Он как-то странно вздохнул и посмотрел ей в глаза.

- Вить, ты чего?
- А что не так?
- Все так, только ты какой-то… Знаешь, на меня так смотрели в детстве, точно-точно также, даже глаза цвета одинакового.
- И как теперь?
- Не знаю, я ни с кем из школьных не общаюсь.
- А этот с В потока?
- Хех, я не могу его попросить принести мне мой учебник домой, а мы живем в 200 метрах друг от друга.
- Знаешь, если ты найдешь себе кого-нибудь, мне станет в тысячу раз легче.

Поезд дрогнул и отправился.

Быть рядом с тем, кого не любишь, лежало за пределами его норм, оно не расценивалось, как нечестное или неправильное, оно вообще не оценивалось, это была не его юрисдикция. Он был физик, и сочинения он писал о роли исторической личности, а не о любви. Это было как в мозаике, похожие кусочки, но с разными краями, идеально подходят.

Он был физик, и сочинения он писал о роли исторической личности, а не о любви.

Он все надеялся, что подойдут, надеялся, пока учился в школе и смотрел написанные непонятным почерком решения, надеялся, когда хвалили его работы в институте, потому что они все были для неё, надеялся, когда целовал Катю и представлял себе на Катином месте её.

Рома никогда не думал, что обманывает Катю, если бы она спросила, он бы честно сказал, что не любит её, но она никогда не спрашивала.

Катю в детстве учили, что надо «сделать партию», именно так говорила мама, и она кивала, а потом шепотом спрашивала папу, о чем это. Потом она поняла смысл и согласилась с мамой. И, зная, что любое Ромкино достижение посвящено какой-то другой, от которой не осталось ни писем, ни фотографий, не волновалась. Почти никогда, но иногда ей казалось, что Рома - это больше, чем простая партия.

Зося сидела на скамейке и курила. «Наверное, много толку от оздоровительных прогулок, если заканчивать их сигаретой», - подумала она. Кутаясь в пальто и дуя на озябшие руки, она не спешила уходить. Пытаясь сосчитать, хватит ли сигарет до утра, она сбивалась на глупый школьный вопрос, мучивший её тогда, целый год, она не понимала, отчего он остался без ответа, ведь это что-то страшно тривиальное. Может даже есть в любом справочнике, но все-таки, если человек идет по лестнице вниз, действует на него это чертово ускорение?

Осторожно, согласно всем законам физики, он отодвинулся от Кати, встал, надел что-то и пошел в кухню.
Катя сделала вид, что не проснулась, и, когда он вышел из комнаты, заплакала едва ли не первый раз в жизни.

Ромка стоял у окна, а в голове звенели все её фразы:
«Разве бывает что-то лучше цветов?»
«А почему нельзя брать табличную величину?»
«Разве есть что-то важнее любви?»
«Это слишком гениально. Не для средних умов».
«Ты же, правда, очень умный!»
«А если человек спускается по лестнице, на него действует ускорение свободного падения?»
Или это последнее был вопрос физички? Или все-таки снова она?

- Здравствуй, Ромка!
Он вздрогнул, он никогда её не ждал.
- Привет, - он смутился, Катя демонстративно отошла.
- Знаешь, это чудесно, что мы встретились.
- Да, - он улыбнулся.
- Угу, я вот вспомнила, ты точно должен знать. Смотри, если человек спускается по лестнице, на него действует ускорение свободного падения?
- Зося, я не помню.
Она вдруг погрустнела, словно если бы он знал ответ, что-то поменялось.
- Ясно, прости.
У неё зазвонил мобильный.
- Да, Вить. Нет же, все в порядке. По десятибалльной? - она усмехнулась. - Девять целых восемь десятых.
- Метров в секунду в квадрате, - сказал он закрывающейся магазинной двери.