Этот день начинался вполне обычно. Разве что эту девицу он еще не видел — ярко-рыжая, словно не к месту залетевшая в осеннюю распутицу экзотическая птица. Девица озиралась, будто и впрямь не знала, как здесь оказалась. В узеньких синих брючках и на тоненьких каблучках действительно было сложно перешагнуть через Тумбу Палну. Сморчок и сам не всегда мог перелезть через нее — даже в свои трезвые деньки. Неохота было вылезать из-за свернутого «одеяла» из газет (оно уже не очень помогало от осенней сырости), но почему-то захотелось поглядеть на девицу вблизи. Она попала в почти безвыходное положение: справа стена, слева огромная лужа, а посередине храпящая Тумба.

— Давайте помогу, — проворчал Сморчок, поднимаясь. Сам от себя не ожидал.

И, забывшись, подал ей руку — будто не побрезгует опереться! Но она, с сомнением оглянувшись на него, все-таки оперлась. И что-то в этом было такое… ну, человеческое, что Сморчку стало не по себе. И, чтобы не казаться таким уж бескорыстным, добавил:

Девица озиралась, будто и впрямь не знала, как здесь оказалась.

— А вы мне десятку на опохмел.

— А вам всегда всего хочется на халяву? — спросила девица неожиданно высоким голосом. — Чтобы все преподнесли на блюдечке, лишь бы не работать самим?!

— Да не берут меня на работу, — привычно завел Сморчок, — кому я нужен, инвалид…

Девица не дослушала и вдруг задорно поинтересовалась:

— А на качельках покататься здоровье позволяет?

И даже показала, на каких. Сморчок протер глаза — вроде, когда вчера спать укладывались, не было их…

— Что я, дурак? — вполне резонно возразил Сморчок. — Вот если бы за десятку…

Девица казалась раздосадованной, но от своего, видимо, решила не отступать.

— Ладно, — прищурившись, пообещала она. — Будет вам десятка…

Сморчок радостно закивал — кто же в здравом уме откажется от десятки? А если для этого надо покрутиться на детских качельках, он готов. Отчего бы не покататься? Девица кивнула — мол, давай, начинай. Непрестанно оборачиваясь — как бы не передумала и не сбежала с десяткой — Сморчок направился к качелям. Они основательно проржавели и в первый раз большим трудом подались навстречу. Сморчок, внутренне посмеиваясь — угораздило же на старости лет! — взгромоздился на ржавую конструкцию и с некоторым трудом оттолкнулся. Дальше пошло легче.

Девица стояла неподалеку и просто пялилась на него, а потом прокричала какую-то несуразицу:

— Полкольца — месяц, кольцо — 10 лет!

Сморчок не вникал — он как-то вошел во вкус, раскачался. Раздухарившись, даже сделал полный круг. И качели словно помолодели — не скрипели, а летели навстречу ветру. И, кажется, не думали останавливаться. «Как же я теперь спрыгну», — мельком подумал Сморчок, но без страха, словно поддавшись бесшабашному качельному настроению. И как-то все же соскочил — на лету, пружинисто упершись в землю и отпрыгнув, совсем как в детстве. Странной девицы уже не было поблизости. Сморчок вспомнил было о десятке, хотел крикнуть — и не крикнул. Развели дурачка…

Разозлившись, Сморчок хотел её треснуть чем-нибудь тяжёлым, но передумал.

— Вставай давай, — пихнул он Тумбу Палну. Та завозилась, высунула голову из газеты. Протерла глаза и прохрипела: «Чего лезешь? Вон щас Сморчка позову!»

— Ты что, перепила? — удивился он. — Я же и есть Сморчок!

— Пошел, пошел! — для верности Тумба замахнулась слетевшей кроссовкой. — Сморчок он, как же. Я еще ребят позову, будешь знать, как лезть!

Разозлившись, Сморчок хотел её треснуть чем-нибудь тяжёлым, но передумал. Во-первых, потому что ничего тяжелого под руку не попалось, а во-вторых, потому что увидел свои руки. Нет, точнее так: не совсем свои руки. Они были моложе его самого! Сморчок сделал три шага, покачиваясь (то ли от катания, то ли еще от чего — но похмельный дух выветрился быстро) до лужи и неуверенно заглянул в нее. А, нет. Руки были не моложе. Или, вернее, не только руки. Он весь был моложе себя лет на 10! Тумба всё еще ворчала позади, но он не слушал. Что там кричала рыжая девица, кольцо — это десятка? Забавно, а они в детстве называли полную петлю солнышком... Сморчок схватился за голову. Нет, что за бред?! Разве так бывает?.. Куда идти... Свои не примут, даже Тумба не узнала. Он бы сам себя не узнал. Кажется, даже одежда помолодела — по крайней мере, вместо потертых замызганных тряпок, висящих на нем как на гвозде, новенькие джинсы и рубаха сидели как влитые. Сейчас бы самое время выпить, но самое обидное, и пить совсем не хотелось… «Мне надо к врачу», — почему-то решил он. Как будто есть такой врач, который специализируется на внезапном омоложении… Нет, ему нужен другой — тот, что отвечает за душу.

У ворот одного из корпусов больницы, где по-любому должен был быть психиатр (Сморчок не думал о том, как его примут, шел просто потому, что надо было куда-то идти), он встретился еще с одной проблемой в лице большого остроухого пса.

С некоторых пор у него начались трудности с собаками. Наверно, после того, как он под пьяную лавочку камнем убил одну дворнягу. Смотрите, мол, какой меткий стрелок… Сам толком не помнил, мужики потом рассказали. До этого он еще как-то держался, старался кое-где подрабатывать, а потом и вовсе махнул на себя рукой. Если уж на такое способен… А собаки с тех пор его на дух не переносили, словно сговорились. Сомнительно, конечно, что они способны к телепатии, но факт оставался фактом: едва его завидев, любая дворняга бросалась в бой с отчаянным лаем. Вот и этот пес его заметил и, не тратя силы на лай, кинулся в атаку. Терять было особо нечего, и Сморчок протянул ему руку. Пес с разбегу напрыгнул на нее, почти сомкнув челюсти. И, тут же разжав их, побежал прочь. Даже царапины не оставил. Сморчок наклонился, качнулся в сторону. Со стороны могло показаться, что взрослый беззвучно хохочет, но с Данькиного расстояния было видно, что нет, не хохочет.

Данька не стал осуждать, он и сам побаивался собак, особенно больших.

Взрослый человек стоял у ворот, закрыв лицо руками.

А Данька просто стоял, приоткрыв рот, и не знал, что делать (он давно уже гулял неподалеку; хотя мама и запрещала выходить из корпуса без нее, иногда все-таки удавалось подговорить дежурную сестру). Видно, собака все-таки укусила. Данька помялся. Подошел поближе. Вытащил свой чистый носовой платок (мама с утра положила) и, придав себе вид важный и бескомпромиссный, как у главврача, решительно заявил:

— А ну, покажите!

Человек вздрогнул и обернулся. На руке не было заметно никаких укусов. Это он от страха, что ли? Данька не стал осуждать, он и сам побаивался собак, особенно больших.

— Вы чего? — решил он прояснить ситуацию.

И так как взрослый не отвечал, строго, с мамиными интонациями продолжил:

— Вы не ревите. У людей тут посерьезнее проблемы будут.

Взрослый смотрел на него как-то странно, с вопросом.

— У нас тут спектакль срывается, — прошептал Данька горько и отвернулся.

Как узнал Сморчок из его сбивчивого рассказа, спектакль срывался в школе, пока он, Данька (щуплый пацан лет девяти-десяти), терял время здесь. А все мама настояла. А маму звали, как в сказке, Анастасия.

— А вот и она, — обрадовался мальчишка, поглядев через его плечо и словно разом забыв обо всех неприятностях.

— Надо же, ты нисколько не изменился, — с некоторым удивлением отметила Настя. Она тоже выглядела молодо — да и так была младше на восемь лет — и можно было бы сказать, что хорошо, если бы не эти ссутуленные плечи и потухший взгляд. Но все равно это была она, Настя, и при виде нее с необычайной отчетливостью вспомнилось то, что он считал давно кремированным в глубине души. Как они планировали свадьбу, и чтобы обязательно на берегу моря! А потом сразу переехать в уютную квартирку лишь для двоих. Но на это еще нужно было заработать, и он подался на Север — ненадолго, всего на год. А год растянулся на два, потому что нужная сумма никак не набиралась. Последний месяц он считал дни, даже часы, а потом получил письмо от друга и понял, что больше незачем торопиться. Тогда говорили — не дождалась. Всего полтора слова — и полжизни за ними, которую не можешь или не хочешь вспоминать. Кажется, тогда он впервые напился, в компании малознакомых людей. С непривычки перебрал, а наутро не досчитался большей части заработанного. Стащили не всё, потому что он заранее накупил подарков — невесте, маме, друзьям. Потом невестины подарки раздавал знакомым проституткам. Пришлось задержаться, чтобы заработать на билет обратно. Потом еще зачем-то... Приехал на день к маме, вручил подарок, а наутро, не слушая ее всхлипов и охов, сел на поезд в столицу и укатил. Только не всех принимает столица, вот и у него не задалось. К тому же уже тогда начал выпивать.

Пришлось задержаться, чтобы заработать на билет обратно. Потом еще зачем-то...

— А я слышала... Мне говорили... Неважно, — она махнула рукой, и её взгляд снова погас. — А у нас, знаешь, проблема… Поставили порок сердца. Нужна операция. Переехали в центр... А муженек смотался. Глупо на тебя все вываливать, — сама себя перебила она, — но раз уж встретились... Так что, видишь, я вполне наказана, что не дождалась, — она с натужным усилием улыбнулась. — Права была твоя мама...

— Перестань, — хрипло выговорил он. — Я сам виноват. Увлекся...

— А я бы тогда дождалась, Данила, честное слово! — вдруг торопливо заговорила Настя. — Я забеременела, писала — ты не ответил... Думала, не поверил, что от тебя...

— Я ничего не получал, — пробормотал Данила.

— А потом ты не приехал, — продолжала она суетливо, толком не слушая. — Гриша готов был взять так, с животом, и мама просила не позорить, а мне как-то стало все безразлично... А жили всё равно плохо... Он, наверно, не мог простить, что я сына так назвала, — она быстрым, сердитым движением провела по глазам. — А потом не могла с тобой связаться, даже твоя мама не знала... Если бы вернуться 10 лет назад, я бы ни за что... Если бы снова стать молодой...

— Ты и так молодая, — глухо перебил её Данила. И, посомневавшись, провел ладонью по ее мокрой щеке. Мысль заработала с удвоенной быстротой. Так, первым делом заработать денег для Даньки. Потом подумает, где и как, но одно он знает точно: ни в какую даль он больше не поедет. Он ещё не всё понял (и, наверно, никогда и не поймет), но если судьба, или фея, или еще кто-то даёт второй шанс, это слишком большое чудо, чтобы тратить время на обиды и сожаления…