Бежевые стены, пахнущий хлоркой пол, большие цветы в пластмассовых горшках. И, конечно же, люди. Целая очередь – человек в одиннадцать, не меньше. Разных возрастов – но в основном пенсионеры. Хотя есть и молодежь – девушка лет двадцати семи (яркая, высокая, с длинными рыжими волосами) и мальчик-подросток. И все сидят на обтянутых коричневой клеенкой скамейкой – и все ждут.

Каждый, абсолютно каждый из присутствующих то и дело нетерпеливо поглядывает на закрытую дверь – словно этот взгляд может что-то изменить, ускорить. А дверь – что дверь? – дверь неодушевленная, она молчит. Самая «живая» ее деталь – это бронзовая табличка: «Голубев Игорь Семенович. Невролог».

Лампочка над дверью становится ярко-желтой. Следующий!

Женщина, ну куда вы лезете? Вы же не занимали! Наглость – второе счастье. Вот такие проходят как господа, а мы тут сидим как скоты… Нет, ну вы поглядите на это безобразие! Очередь шумит, возмущается, жалуется, потом успокаивается. Но проходит еще час-другой, и все повторяется вновь – только уже с другими людьми, иными действующими лицами.

И никто, совсем никто не интересуется: а как живется доктору? Не устал ли – ведь лечит без перерыва уже восемь часов?

Ну сколько можно ждать? Я тут с самого утра сижу! На каждого пациента должно уходить не больше десяти минут, а он по полчаса каждого принимает – безобразие! Разве можно так над нами издеваться?

А люди все приходят, занимают очередь, спрашивают «Кто последний?», недовольно морщатся, когда понимают, что сидеть тут придется долго, очень долго…

Новички, «первичные» – спрашивают, разведывают у «бывалых» - что за фрукт этот «Голубев Игорь Семенович. Невролог», хорошие ли лекарства выписывает, внимателен ли, компетентен ли. Некоторые говорят «неплохой» или «очень хороший», а некоторые – ругаются, негодуют и тут же начинают во всех красках описывать свои болячки. И никто, совсем никто не интересуется: а как живется доктору? Не устал ли – ведь лечит без перерыва уже восемь часов? Здоров ли сам?

Но я-то, но мне-то… Мне ведь именно это больше всего интересно – как он там, этот доктор? И, наконец, услышав все, что только можно было услышать в коридоре, я вхожу вслед за высокой рыжей девушкой в кабинет.

Ох, ну почему же здесь так неуютно, холодно! Из плохо заклеенных окон так ощутимо тянет метелью, острым северным ветром, а мебель вся такая обшарпанная, затасканная, старая, советская. Доктор, доктор, бедный ты мой доктор – а ведь ты здесь проводишь жизнь!

А доктор, Игорь Семенович, странно смотрит на девушку.

Скажите… (беглый взгляд в карту) Наталья Андреевна, а мы с вами раньше не встречались – не в поликлинике?

Девушка, Наталья Андреевна, улыбается.

Как же! Встречались! В одной школе учились, не помните меня? А я даже влюблена в вас была – вы были такой серьезный, такой взрослый, симпатичный.

Скажите… (беглый взгляд в карту) Наталья Андреевна, а мы с вами раньше не встречались – не в поликлинике?

Доктор смущается, кажется, даже краснеет (вот, дурачок!), переводит разговор: ну, что у вас случилось, на что жалуетесь?

И дальше – все сугубо медицинское – симптомы, диагноз, рецепты. Но параллельно, между строк, между слов – взгляды, двустороннее, одновременное поправление причесок, задор в глазах.

Я посмеиваюсь, я радуюсь: доктор, кажется, теперь работа пойдет веселее? И правда: следующего пациента Игорь Семенович встречает как лучшего друга – особенно участливо, заботливо, оживленно. И главное, самое-то главное, не забывает положить карту своей бывшей одношкольницы отдельно. Уж не потому ли, что там записан ее номер телефона?

Доктор, милый, хороший доктор. Мальчишка ты еще! Вот смотрю я на твою молодую кожу, маленькую бороду, аккуратную прическу, добрые, горящие глаза, круглые очки – смотрю, любуюсь и не могу оторваться. Какой же ты красивый!

Ты боишься казаться смешным, нелепым, тебе порой не хватает опыта, не все пациенты тебе доверяют, и ты стремишься быть таким важным, мудрым. Даже эти очки – ты же их носишь не из-за проблем со зрением, а для солидности, ведь так?

Но ты устал, я вижу, что ты устал. Неужели у тебя опять эти головные боли? Дорогой ты мой невролог – знали бы твои пациенты, как хорошо ты понимаешь их, что регулярно, по нескольку раз в месяц, сам страдаешь от этих тяжелых, неизлечимых мигреней. Но кому до этого есть дело? Кто из них хоть иногда спрашивает: как здоровье, доктор?

Хватит, пойдем отсюда, пора домой. Уже давно пора – ты, как всегда засиделся.

Да, действительно! Уже гасят свет на этажах поликлиники, уже толстый сторож внимательно осматривает все углы… Молодой врач, Игорь Семенович Голубев, переодевается, становится просто Игорем. Толстый свитер, засаленный синий пуховик с оторванной нижней пуговицей (ах, черт, опять забыл нитки купить!), синтетический шарф, добротная дедушкина ушанка (да с ней никакой мороз не страшен!). И – вперед, на улицу, в город!

Ну да, ну конечно же! Вот же она – Наташка! Такая же рыжая и уже высокая, выше всех в своем классе… И как он мог забыть?

Белая перчатка вьюги бьет по лицу – резко, наотмашь. Воздух то ли стонет, то ли свистит – свирепствует. Бесплотная белая земля затягивает в себя, как в болото… И кажется бесконечной, длинной эта холодная, неласковая дорога домой.

Когда Игорь наконец заходит в квартиру, он - румяный, продрогший, но счастливый. Черт его знает почему – но чувствуется: он рад. Напевает песенку, кипятит чайник, кидает полуфабрикаты в микроволновку, долго роется в шкафу, находит старый фотоальбом, нетерпеливо пролистывает его. Ну да, ну конечно же! Вот же она – Наташка! Такая же рыжая и уже высокая, выше всех в своем классе… И как он мог забыть?

Доктор, доктор, ай-ай-ай! А как же твои попытки догнать ее на соревнованиях по легкой атлетике? А как же репейник, совершенно сознательно запущенный в ее солнечные, невероятные волосы? И тот медленный танец – первый в твоей жизни, да и в ее, кажется, тоже – в неухоженном, душном актовом зале? И это электричество, которое было между вами? И этот прозрачный, наполненный ароматами мая воздушный шар, на котором улетало к звездам первое чувство?

Доктор, доктор… Каюсь, забыл!

Забыл… Как это можно было забыть? Ты сидишь на стуле, смотришь в пространство, а мысли, мысли-то крутятся, вертятся, буянят в твоей голове. Я знаю, я чувствую то, о чем ты думаешь. Рыжие волосы, разметанные ветром, подсвеченные солнцем до абсолютного, золотого цвета. Рыжие волосы – они словно наваждение маячат перед твоим внутренним взором. Рыжие, рыжие и… коричневые. Ты видишь, как сейчас, словно не было этих длинных блеклых лет, словно мир по-прежнему такой же яркий и многослойный, и словно все самое интересное, захватывающее, волнующее еще впереди.

Рыжие волосы, каштановые волосы. Ты ведь помнишь и их тоже? Волосы матери, мамы… Ты помнишь, как тебе нравилось забираться к маме на колени и гладить ее по этим длинным, волнистым волосам? Даже уже взрослым мальчиком, школьником, ты любил дотрагиваться до них – словно они давали тебе силу. И они давали!

Волосы, руки, все-все, что было у мамы, было твоим, было только для тебя. Ты помнишь об этом? Конечно, ты помнишь. Потому что сейчас ты вспоминаешь день, далекий полноцветный день из твоего счастливого детства. Тебе было двенадцать лет, ты пришел из школы грустный и злой. В чем было дело?

Ты знал, что у мамы денег нет. Ты знал, и поэтому был готов сердиться, скандалить, ненавидеть маму за ее бедность.

Твой класс собирался на экскурсию, в удивительную поездку, в Англию. Весь класс, за исключением тех, у чьих родителей не было денег на такие путешествия. Ты знал, что у мамы денег нет. Ты знал, и поэтому был готов сердиться, скандалить, ненавидеть маму за ее бедность. Ты был уверен, что услышишь «нет».

Мама, мама, я очень хочу поехать! Едут все, неужели у нас не найдется достаточно денег?
Мама, ну почему ты такая бедная? Почему ты не можешь зарабатывать больше денег? Почему все мои одноклассники ходят с красивыми дорогими рюкзаками, в хорошей одежде, а ты мне перешиваешь старье? Почему, почему мама? И ты плачешь, ты топаешь ногами, хлопаешь дверью.

Сынок, сыночек, Игорюшенька. Не надо, не плачь. Не надо ненавидеть свою маму. Она найдет деньги, ты поедешь в эту страну. Ты будешь иметь хорошую одежду и красивый рюкзак. Тише, тише, тсс… Ты трогаешь мамины каштановые кудри, ты чувствуешь прилив сил, прилив счастья. Ура, не может быть, как же это здорово!

И потом, чуть позже, через неделю, ты счастлив еще больше. Ты выходишь из подъезда вместе с мамой, в руке у тебя тяжелый чемодан, на плечах – новый модный рюкзак. Выходишь и сталкиваешься прямо с ней – с рыжей высокой девочкой по имени Наташа.

Игорь, ты куда-то уезжаешь? Я еду в Лондон! Ух ты! Вот это да! И ты садишься в такси – важный, гордый и довольный. Наташа, Наташка теперь будет смотреть на тебя совсем другими глазами – ты больше не бедняк-голодранец, ты побывал за границей!

Ты уезжаешь, а мама остается. Мама находит еще одну работу. Теперь у нее три профессии – она уборщица, инженер, сиделка. Но разве это важно? Важно только одно – чтобы ты, сын, сыночек, Игорюшенька был бы счастлив.

Доктор, мой хороший доктор… Тебе грустно. Грустно и светло. Ты вспомнил!
Детство, школа, Наташа, мама… Мама, ее жертвенность, ее любовь, ее болезнь… И как ответ – как следствие этой цепочки – твое призвание, твоя цель в жизни: быть доктором, не бизнесменом, не дельцом – просто хорошим доктором, который будет помогать людям.

Наташка теперь будет смотреть на тебя совсем другими глазами – ты больше не бедняк-голодранец, ты побывал за границей!

Одиноко, холодно, даже батареи не спасают. Игорь ложится в постель под двумя одеялами, кутается целиком, до носа. Все равно неуютно. Был бы кто-нибудь еще в квартире – было бы веселее, а так… Ветер, буря, снег – бьются в окно, словно требуют чего-то. Наверху ругаются соседи. В чей-то двор несется «скорая» с сиреной… Что делать? Только лишь свернуться калачиком, представить и – может быть – даже ощутить, как какое-то невидимое существо, волшебный призрак, нежно, с любовью, касается твоих волос… И, поблагодарив судьбу за этот прошедший день, уснуть с улыбкой.

Бедный, бедный доктор! Такой трогательный, сопящий, со смешно приоткрытым ртом.
Но ничего, мой мальчик, ничего. Все будет хорошо, скоро все изменится к лучшему. Я-то знаю, что ты сегодня засыпаешь почти счастливым… Спи, пусть тебе приснится она – красивая, высокая, рыжеволосая. Ну, и, может быть, хоть на мгновенье, хоть на полкадра фильма твоих сновидений – приснюсь тебе и я. Твоя умершая мама.