26 ноября отмечает свое сорокалетие Максим Аверин. Яркий, невероятно обаятельный, безумно харизматичный и талантливый. Эпитетов в его честь можно слагать бесконечное множество. "Клео" поздравляет Максима с праздником!

Клео.ру: Дружите ли вы с Интернетом?

Максим Аверин: Дружу, потому что там сейчас проходит большая часть встреч с друзьями, поскольку все мы разбросаны по разным городам, странам. И от этого наша жизнь стала какой-то электронной. (Улыбается.) Еще мне Интернет нужен для того, чтобы прочитать информацию, например, хочу сегодня пойти в театр. Я открываю и сразу смотрю, что сегодня идет. И это облегчает нашу жизнь.

К.: Что для вас непозволительная роскошь?

М.А.: Сама жизнь. Это самая большая роскошь, которая дана. И просто как непозволительно мы к ней относимся — вот это и есть непозволительная роскошь. Халатное отношение к жизни своей, к тому, что она единственная. А люди почему-то ведут себя иногда так, как будто проживут еще 5 жизней, а за то, что они в этой жизни натворили, им ничего не будет.

include_more_right

К.: Где вы провели свой последний отпуск?

М.А.: В Сочи. Мне очень понравилось.

К.: С каким животным вы себя ассоциируете?

М.А.: Наверное, все-таки с котом

К.: У вас было прозвище в детстве?

М.А.: Не было.

К.: Что вас возбуждает?

М. А.: Что меня будоражит, лечит? Талант. Когда я вижу что-то талантливое, красивое, то я от этого прихожу в возбуждение. Вот цветы — они искусственные. Они сделаны неплохо, красиво, но меня никогда это не заведет, потому что это неживое. Потому что талант — он жив. А это уже… какие-то осколки.

К.: Вы сова или жаворонок?

М.А.: Я глухарь. Потому что я очень поздно ложусь и очень рано встаю. (Смеется.)

К.: Есть ли у вас талисман?

М.А.: Я бы даже сказал, несколько. Это вещи, к которым я привязываюсь, потому что они напоминают о дорогих мне людях, которые в данный момент не рядом со мной. Есть несколько предметов, которые ездят всегда со мной.

«Иногда мне присылают сценарий, но, читая его, я вижу, что это такое несформировавшееся, пока еще детское творчество».

К.: Как вы снимаете стресс?

М.А.: Работой.

К.: Ваш любимый афоризм?

М.А.: Мы там, где мы есть.

К.: Вы бы согласились в авторском кино поучаствовать?

М.А.: Я снимался в авторских фильмах. А сейчас…  Дело не в гонораре, можно сниматься бесплатно. Должен быть сценарий. Иногда мне присылают сценарий, но, читая его, я вижу, что это такое несформировавшееся, пока еще детское творчество. А влезать в студенческую работу несправедливо, потому что мы же хотим увидеть художника, его зарождение. Конечно, я соглашусь сняться, если будет достойный сценарий. Кстати, я снимался, но в мультипликационных фильмах, это была озвучка «Шевели ластами». Я животных играю…

К.: Кстати, вы снялись в фильме, где играете собаку.

М.А.: Там собака живее человека. Причем история такая, что человека видят все собакой и только один человек видит его человеком в образе этой собаки. И он пришел в этот момент, чтобы сделать из него человека. Я очень люблю эту работу, очень жалею, что она еще не вышла на широкие экраны. Дай бог, чтобы это произошло. Жалко, вот смотришь — сколько картин старых, которые мы любим пересматривать. А в последние годы картина выйдет, пройдет прокат — и ее забыли. Жаль.

«Искусство не должно искоренять язвы… Оно может указать на болевую точку, может ее психологически выявить, но искоренить как социальное явление - это уже дело хирургическое».

К.: Вы конфликтный актер? Можете спорить с режиссером?

М.А.:  Конечно. Ну а как иначе? В споре рождается истина. Если тебе очень удобно, как в кресле, в работе над ролью, то считай, что она у тебя не получается. Нет, бывают, конечно, ситуации, когда я настолько доверяю режиссеру, что мне даже комфортно в этой ситуации быть для него пластилином. Но все равно — я буду задавать вопросы, буду даже предлагать что-то, но для меня он будет авторитетом. Но, к сожалению, время сейчас такое, когда на съемочной площадке или в репетиционном зале я вижу человека неготового, который не может за собой повести.

К.: Как вы относитесь к фильму «Левиафан»?

М.А.: Я считаю, что это прекрасная картина, не имеющая никакого отношения к той шумихе, которую подняли вокруг нее. Эта картина никаких чувств религиозных не оскорбила, моих уж точно. Размышление, которое остается после этой картины — человек должен вернуться к самому себе. К самому главному своему предназначению. Для меня эта картина про это. Искусство не должно искоренять язвы… Оно может указать на болевую точку, может ее психологически выявить, но искоренить как социальное явление - это уже дело хирургическое. Как орган, который гноится. Это может сделать только общество. Искусство может лишь намекнуть, указать. Я не вижу в этом кино социальной проблемы, вижу только человека болеющего, у которого осталась душа и который задает вопрос: «Где же твой Бог?»

К.: Вам снятся вещие сны?

М.А.: Да, снятся. Хотя я с сонником не сплю, боже упаси. Но иногда снятся сны, которые я некоторым людям рассказывал, например, в семье одной умерла бабушка, и родственники переживали, правильно или нет они все сделали в момент прощания. Мне приснился сон, где эта женщина сказала: «Передай им, пожалуйста, что все хорошо, мне спокойно, пусть не волнуются». Я нашел этих людей, мы были бывшими соседями по квартире. Они сказали мне: «Спасибо тебе большое, что ты нам все это сказал! Потому что мы действительно переживали!» Когда мне было сложно выкарабкиваться из одной истории, мне стали сниться двери большого дома. Двери, очень много дверей, я пытаюсь их открыть… Я просыпаюсь и думаю, что такое? А потом до меня дошло — открытые двери! Все эти двери были незапертыми! И из этой ситуации — открывай любую, только иди.

К.: Было ли что-нибудь, что давалось в вузе, но что потом, как вы поняли, вам было не нужно?

М.А.: Наоборот. Мне давалось огромное количество удивительных знаний, педагогов, многих из которых я пропустил мимо ушей. Вот, например, история ИЗО. Галина Авраамовна Загянская у нас преподавала эту историю. Лекция в 9.30 — естественно, все спят. Я, поскольку проснулся, уже спать не могу. Слайды бесконечные. Она выключала свой проектор: «Опять я видела 38 зубов Аверина! Вон из класса и до конца семестра!» И сейчас, когда я езжу по миру, когда я нахожусь в Вашингтонской галерее или в музее Нью-Йорка, я думаю: а что там в этих картинах предполагалось? Или в музее д'Орсе я вижу своих любимых импрессионистов и думаю: а вот если бы узнать историю вот этой потрясающей картины Дега, вот этих танцовщиц?.. То, что мне давалось вот так вот — возьми, а я… Поэтому я не говорю, что мне что-то не пригодилось. Любой человек, который входит в твою жизнь, — он в той или иной мере учитель. Даже если этот человек сделал какую-то жуткую подлость и принес негативный опыт — все равно это твоя учеба.

«Любой человек, который входит в твою жизнь, — он в той или иной мере учитель. Даже если этот человек сделал какую-то жуткую подлость и принес негативный опыт — все равно это твоя учеба».

К.: Почему вы не участвовали в различных шоу со звездами как участник?

М.А.: Я катался на льду много лет назад. Я считаю, что мне это не принесло удовольствия, потому что это спорт и спорт тяжелейший. И вдруг люди, которые без году неделю умеют кататься от бортика к бортику, выходят на большую площадку наряду с профессионалами… Люди посвящают этому жизнь и разбивают ее об лед! И вдруг я, человек, занимающийся совершенно другой профессией, выхожу на лед. Два метра роста. Если я упаду, разобьюсь, то нарушится огромная машинерия ежедневной работы, в которой задействован не только я и в которую люди вкладывают свои деньги, чтобы снимать проект. Один съемочный день, который застопорит эту машинерию — это катастрофа. Поэтому риск должен быть разумным. Во-первых, волнение от того, что ты стоишь на льду. Во-вторых, съемка, т.е. совмещаются две профессии, плюс еще огромный стадион. Это безрассудно и неправильно было с моей стороны. Я не осуждаю других моих коллег, которые успешно выступали. Но для себя я принял решение, что это было с моей стороны неправильно. Мало того, я не получил от этого удовольствия.

К.: Что для вас — женственность?

М.А.: Женственность — это то, что стало огромным дефицитом. Посмотрите, что происходит — женщина стала сильнее мужчины, стала более ответственной за мужчину. Это неправильно. Мне кажется, в этом-то и есть ее предназначение, что она — хранительница очага, а не просто лошадь ломовая. Замужем — это за мужем, а не он на шее у нее. Вот что такое женственность. Недавно я давал одно интервью, и интервьюер меня как-то не по адресу спрашивает: «Что бы вы посоветовали салонам красоты?» Я сказал: «Закрывайтесь!» Я действительно считаю, что красоту надо начинать с себя, никакие губы накачанные не сделают женщину счастливой. И я не видел ни одного человека, который стал бы от этих процедур лучше, красивее. Другой вопрос, что человек должен за собой ухаживать. Я всегда привожу в пример книжку, которая была в моем детстве — она, к сожалению, выходила малым тиражом и называлась «Гигиена юноши». В ней рассказывались элементарные вещи для мужчин. Потому что когда я вижу мужчину неопрятного, в сандалиях и носках, я начинаю немножко паниковать. Почему-то считают: «Мужик должен быть мужиком!» Мы любуемся женщиной, ее красотой и видим, как она ухожена, красива. И почему вы не думаете, что женщинам на ухоженных мужчин было бы точно так же приятно смотреть?

К.: Вы считаете себя денди?

М.А.: Денди живет в Лондоне. Есть такие стихи Маяковского: «Одет, аки франт…» Но их нельзя печатать. (Смеется.) Мне кажется, все зависит от того, насколько вы себя чувствуете. Сегодня денди, а на следующий день — бомж. Все зависит от собственного достоинства.

include_more_right

К.: Йогой не занимаетесь?

М.А.:  Нет. Я сам как йог. (Улыбается.)

К.: А что бы вы не смогли простить?

М.А.:  По поводу прощать или не прощать — чем больше живу, тем больше понимаю, что если ты не найдешь оправдания любому поступку, которые совершают люди, тогда ты не сможешь простить. Потому прощение — самое сложное, чему человек должен научиться в этой жизни. Научиться прощать. Прощать — значит, понимать. Пока мы понимаем, мы любим. И мы прощаем. Это самое сложное.

К.: Какие качества цените в людях?

М.А.: Порядочность, честь и достоинство — это те качества, которые нынче занесены в Красную книгу, за них орден дают.

К.: Ваша главная черта?

М.А.: Я об этом думал на днях. Мы сидели с подружкой на берегу моря и вдруг заговорили об этом. Я сказал: «Ты знаешь, я, наверное, неплохой человек». По крайней мере, я научился в этой жизни самому главному — принимать ее такой, какая она есть, и быть хорошим человеком, ну или, по крайней мере, — неплохим. Надеюсь, что я — неплохой человек.

К.: Ваша любимая историческая эпоха?

Максим Аверин: Мне кажется, в любую эпоху интересно жить человеку, у которого есть интерес к жизни. Я никогда не фантазировал на эту тему, честно. Когда я читаю книгу или смотрю фильм, то я погружаюсь в персонаж, и тогда я представляю себе это все. Вот если мы сейчас начнем разглядывать альбом 60-х годов прошлого столетия, то я скажу, что мне нравится цвет пленки, потому что там даже фотографии другого цвета. Никакой инстаграм не может повторить этого ощущения. И я сразу скажу: «О, я с этим фото ассоциирую это и вот это событие!» Или же, например, читая Толстого, ты начинаешь погружаться в эту атмосферу. У меня есть татуировка, на ней написано на латыни: «Мы там, где мы есть». Я сделал это не потому, что мне захотелось накарябать что-то на своей спине, а потому, что я запечатлел ту самую правду своей жизни — мы там, где мы есть. Сделать все для того, чтобы там, где ты есть, было прекрасно, в руках каждого человека.

«Несомненно, это Константин Райкин — человек, который повлиял на большую часть моей жизни. Все-таки 18 лет я служил в его театре. И мне с таким мастером очень повезло».

К.: Кто из литературных героев вам импонирует?

М.А.:  Поскольку много героев мною сыграно, то я уже потерял границу того, кем бы мне хотелось быть, и того, что мною уже сыграно.

К.: Арбенин?

М.А.:  Это одна из моих любимых ролей. Но это же не значит, что я себя позиционирую как Арбенин. Хотя… Я никогда не думал, что я буду играть Отелло. О чем я мечтал — что я грибочек сыграю, веточку… Но что я буду играть Отелло — этого мне, конечно же, никто не мог пообещать. И тут возникает история и приходит время, когда для того, чтобы сыграть Отелло, не надо мазаться гуталином, потому что у театра нет цвета кожи. Он сейчас заключает в себе душевные струны и не имеет окраски или, наоборот, несет буйство красок. О чем эти произведения? Они не о злодействе, а об искушении, слабоволии, уязвимости, любви. Кто такой Отелло? Это воин, который привык рубить все на свете. Он знает кровь и запах крови, но запаха любви он не знает и говорит: «Я до тебя не ведал, что такое нежность». У него молодая жена, с которой он, как с хрустальной, фарфоровой чашечкой, не знает как обращаться. Почему он легко попадается на крючок Яго? Потому что он уязвим. Он не знает, что такое любовь. И он тут же верит этому негодяю и убивает Дездемону.

К.: Известно, что вы испытываете пиетет к личности Людмилы Гурченко. Помимо Людмилы Марковны, творчество каких талантливых людей вы почитаете?

Максим Аверин: Да нет, у меня нет такого. Почитай отца с матерью. Я просто считаю, что многие люди повлияли на меня своим творчеством. Несомненно, это Константин Райкин — человек, который повлиял на большую часть моей жизни. Все-таки 18 лет я служил в его театре. И мне с таким мастером очень повезло. Приобретая опыт, учась у своего мастера, уже хочется чего-то своего. Может, потому что я накопил свою самость, я ушел из театра, это было одной из причин ухода. И, конечно, люди, которых я не знал лично, но которые повлияли на меня… Андрей Александрович Миронов, Олег Николаевич Ефремов, Евгений Павлович Леонов — эти личности сыграли свою роль в моей жизни. Это артисты, у которых я вижу не только в высшей степени лицедейство, но и огромную личность. Потому что такие роли, как у Евгения Павловича в фильме «Старший сын» или в спектакле «Поминальная молитва», — конечно, бередят мое сердце.

«Надо не бояться смерти, а относиться к ней так, чтобы ты не боялся того момента, когда ты подойдешь к ней. Знать, с чем ты подойдешь к ней».

К.: Творческие планы?

М.А.:  Сейчас два проекта запускается. Работы полно. Гастроли в Израиле, большой тур с моим спектаклем. Не могу остановиться и сказать: «Ну всё!»

К.: Если бы дьявол предложил вам вечную жизнь в обмен на душу, вы бы согласились?

М.А.:  Как — все помрут, а я останусь? И что я здесь буду без вас делать? Нет, конечно. Да и нет этого. Человек рождается и уходит в мир иной. Это естественный ход природы. Надо не бояться смерти, а относиться к ней так, чтобы ты не боялся того момента, когда ты подойдешь к ней. Знать, с чем ты подойдешь к ней.

К.: Вы не верите в реинкарнацию?

М.А.: Нет, я считаю, что жизнь одна, и надеяться на то, что в следующей все будет прекрасно — это не для меня. Моя жизнь — она сегодня и сейчас, поэтому я в этой жизни должен все успеть сделать.

К.: Рассматриваете ли для себя новый сезон «Склифосовского-5»?

М.А.: Я подумываю об этом, судя по тому, как он идет. Мне кажется, я даже стал лучше там играть. Посмотрим.

К.: Как легче всего принести радость окружающим?

М.А.:  Заставить их улыбнуться.

Фото: Архивы пресс-служб