(продолжение, начало)
Дедушка "Кадета" обошел "Ниссан", а бывший актер, опасавшийся за необходимость платить за развороченный зад, примкнул к нему, чтобы снова заговорить о своей финансовой несостоятельности. Самым спокойным в этот момент оставался новый русский, который уже принял два звонка на трубку, снова убрал ее во внутренний карман и оценивающе оглядел Шмакову.
- Ну, вот и встретились, - заявил он, наконец.
Шмакова промолчала, глядя куда-то, поверх его плеча.
- Что, супер? Все, как в мечтах получилось, да? Брюхо до носа, Москвич-Святогор, этот блеятель культуры в роли мужа... Я сражен наповал!
- А тебе бы все острить! - неожиданно гневно парировала Шмакова, переводя разговор в новую тональность.- Иди внутрь, погрейся. Да дай сюда эту блевотину, - он протянул руку в кожаной перчатке и спокойно принял из Шмаковских рук пакет.
- Люся? - закричал Бузовкин. - Иди скорее, тут Люлин дело советует.
- Платить, актер, тебе самому придется, - заметил дедушка "Кадета". - Если бы расстояние держал, то теперь бы уже в своем Пушкино сидел. Сериалы смотрел.
- А я его держал, - актер сокрушенно покачал головой.
Новый русский открыл дверцу "Скайлайна", Шмакова забралась внутрь и весь дальнейший разговор происходил без свидетелей в тепле салона.
- Все таки женился? - спросила она, чему-то улыбнувшись и поправив воротник его добротного пальто.
- Женился. Ты думала, ты меня напугала?
- Ты что, действительно заставишь его платить? Ты посмотри на нас! Он может расплатиться только стихами, которые, кстати, ты не сможешь издать даже после новой культурной революции, это я тебе говорю как коммерсант. Мои картины не намного лучше, поэтому я их даже не предлагаю. Мы живем у Геточки в Теплом Стане и нашим видом из окна является другой панельный дом-близнец, в котором живут такие же, как мы. Я звонила тебе, когда-то. Там была такая милая девочка. Это твоя жена?
- Не знаю, не уверен, - он продолжал смотреть на нее, не отрываясь. И Шмаковой пришлось отвернуться.
- Я хочу, чтобы ты заставил нас заплатить, - глухо изрекла она через несколько минут.
В его кармане запиликала трубка, которую он отключил и положил обратно.
- Не надо проявлять великодушие в наш адрес. Мы, конечно, не сможем отдать тебе эти деньги сразу, но мы выкрутимся. Я знаю, Бузовкин из тех, кто выкручивается. Ты не смотри, что он такой лох.
- Ты что, его действительно любишь? Ты, наверное, издеваешься надо мной?! - недоверчиво спросил новый русский. - Это ведь мой ребенок?
Шмакова продолжала смотреть в окно на какой-то утомительно длинный забор. И все это время Бузовкин совещался с Люлиным и присоединившимся к ним Ивановым, дедушка "Опеля" пугал актера, а Генриетта, оставшись в одиночестве на заднем сидении Святогора, вязала будущему внуку кофточку.
Новый русский осторожно развернул Шмакову лицом к себе.
- Мой ребенок или нет?
- Зачем ты здесь? Ты что, теперь следишь за нами? - подозрительно спросила Шмакова.
- Ты специально подстроил все это? Я не люблю тебя. Даже если бы ты не женился на этой своей... Я все равно ушла бы. Ты продажная тварь. Ну и как они, новые твои родственники, хорошо тебя принимают? Ты, я слышала, неплохо в ЦДХ выставлялся. Хорошие ревью получил. Поздравляю. Типа, многообещающий, порадует впредь... Жена твоя теперь всеми твоими делами заведует, да? Она у нас, поди, тоже Талант... - наступила тишина.
В окне гудело Ярославское шоссе, и новый русский, который, как мы поняли, действительно не был настоящей новинкой, а был старым, как мир, любителем браков по расчету, взял свою бывшую возлюбленную за руку.
- Дура ты, Шмакова, - наконец, сказал он. - Была бы ты умной, мы бы с тобой оба в ЦДХ выставлялись. А теперь ты с этим инфантом Бузовкиным будешь три года культуру делать, чтобы упырю из Кадета заплатить.
- А тебе?
- Что мне? Ни хрена ты мне не должна. Прав упырь, актеру расстояние держать надо было, тогда бы ничего и не было. Пойду права у него возьму, что ли... Хотя на кой хер мне его права? Что мне со всего этого? Скажи, Шмакова, ты счастлива в своем Теплом Стане? Только правду скажи! Счастлива?
- Не знаю. Мне некогда думать о высоких материях, - огрызнулась Шмакова, берясь за ручку и открывая дверь.
- Ребенок мой? - снова спросил возлюбленный.
- Пока. И угомонись, наконец. Не ходи за мной следом.
- Шмакова! - он тоже вышел и взял ее за руку.
- Давай убежим? Помнишь, как мы хотели когда-то? Иммигрируем куда-нибудь. Заберем Гету, нарожаем детей... Я даже страну присмотрел одну. Мы туда пройдем. Там за образование и стаж баллы дадут. Правда, боюсь на работу не возьмут, но мы ведь не гордые... Прокормимся как нибудь.
В лице Шмаковой мелькнуло какое-то сомнение. Она застыла, словно прислушиваясь к себе. Потом повернулась в сторону Бузовкина, потом обратно к возлюбленному и, медленно, но очень понятно, покачала головой.
- Нет, ты видел, как он пошел на попятную, а? Как его этот новый русский подогнал? Мол, все виноваты, кроме нас, потому что мы никого не ударили. Кадет сам вильнул, вмазал актеру, а тот в Ниссан. Короче, каждый теперь себя чинить будет. Непонятно только, почему он ничего с актера не взял. Все таки тут явное нарушение правил было, а Люсь?
И хоть за окнами давно уже стемнело, Шмакова продолжала делать наброски в своем блокноте. Иногда ее звала Генриетта, обращаясь к Бузовкину, не прекращавшему своей демагогии о широте новорусской души. Все было почти также, как и до этого нелепого происшествия, только Иванов с Люлиным уже не терлись боками о ручки, потому что оба задремали и перестали обращать внимание на генриетину возню.
- Люсь? - тихо спросил Бузовкин, уже съехав с шоссе.
- А чего тебя этот парень спрашивал, что ты с ним так долго сидела?
-Так, - пожала плечами Шмакова. - Ерунду какую-то...