И вот он приезжает на дачу, без предупреждения, – полгода его не видели и еще бы не увидели, - на удивление трезвый, красивый, соседские девушки замирают на своих шезлонгах, - о, этот мужественный загар, плечи вразлет, белозубость, свежевыстиранные джинсы. - Здравствуй, детка. – Здравствуй, папа, - отвечает дитя вежливо. – Что это ты за говно читаешь? – Это Желтая книга Фей, папа. - Твою мать надо лишить родительских прав, - привычно замечает он, - в твоем возрасте надо читать Сказки Толстого Льва Николаича, знаешь, есть такой писатель? – Знаю, папа, - обреченно кивает дитя – и, зажмурившись от тоски, куда-то пятится, за теплицу, за сарай, - о, нет, он не боится отца, он просто выучил его наизусть за пять лет своей жизни: каждую реплику, каждый жест. Самое ужасное в папе – его полная предсказуемость. Вот сейчас он скажет: Мой дед, академик Д, всегда говорил, что детей надо драть! – и достанет из сумки бутылку и газету “МК” или “Спорт-экспресс”, без вариантов. –Мой дед, академик Д., утверждал, что у матерей, которые бросают своих мужей, вырастают моральные уроды, - говорит он на этот раз, доставая все то же самое, - тем более в жидовских семьях.
И ребенок поднимает лицо к матери и вопрошает: "Мама, куда ты смотрела, когда женилась на нем?"
Куда смотрела?…Ответ один: смотрела в потолок 2. 5 м– видела небо в алмазах. Молодость в принципе безошибочна: “правильно” или “неправильно” в ней не участвуют. Можно предугадать в мальчике – мужа, но не в муже – отца. Это все равно что вычислять погоду через девять месяцев по архивным метеосводкам.
Все знают, все понимают: хороший человек бывает отвратительным отцом, а мерзавца может перепахать матерый человечище весом в три пятьсот, - в лучшую, естественно сторону. Отношение к своему ребенку довольно часто не совпадает с отношением к человечеству, а трепетный родительский гуманизм вполне может сочетаться с братковской моралью и пальцами веером. Все понимают, что между “хороший муж” и “хороший человек” лежит некое смутное, межеумочное пространство, которое, может быть, и составляет суть человека. То ли – характер, то ли личность, то ли то, что в западной гуманистической психологии называется “персоной” - духовная составляющая личности, индикатор его нравственной состоятельности.
А как не промахнуться? А никак. Только многолетний опыт изучения ближнего, только знание наизусть, только абсолютное, выстраданное, битое-перебитое жизнью доверие.
Но к моменту зачатия первого ребенка таким опытом обладают очень и очень немногие…
И лишь самые виртуозные женщины могут выбить гарантированную решку, - но это, впрочем, где-то уже в области профессиональных способностей.
…Фельетонно-классический сантехник Федор Сергеич – спецовка, тельняшка, щетинка, кислый перегар, золотые руки, безжалостно перекрывавшие водоснабжение у прижимистых жильцов, но за трешку творившие чудеса с трубной ржавью, - ходил вечерами на городскую танцплощадку, называемую “клеткой”. Он надевал белую рубашку и зеленый кримпленовый пиджак и прятался за дерево, покуривая в кулак. Иногда к нему подкатывали пожилые парковые девушки, позвольте на белый танец; Федор отвечал загадочно: “ а фигли?” - и отворачивался с вежливым презрением.
У него была другая цель: охранять Лильку, свою падчерицу и мою одноклассницу, которая, по его словам, “с ранья закобылилась”, то есть вошла в фазу небезопасных влечений, центростремительной половозрелости и лифчиков пятого размера. Федор знал красивое импортное слово “либидо”. Слышал о сложностях переходного возраста и духе подросткового противоречия. И признавал за юным организмом право “хотеть до свадьбы”, при этом оставляя за собой право всех этих хотений “не допустить”.
Лилькина мать давно жила на нефтеносном Севере с шестым не то седьмым мужем, и Федор Сергеич воспитывал девочку с шести лет. Все потенциальные жены, заходившие в квартиру, немедленно изгонялись за недостаточную почтительность к ребенку и “тупость в детской психологии”, в которой сам Ф. С. считал себя большим специалистом, выписывая журнал “Семья и школа” и посещая лекции общества “Знания” в Доме политпросвещения.
Незримый, как гебист из фильмов про наследников Дзержинского, и неотвратимый, как шварцевская тень, он ходил за Лилькой по пятам. Тень знала свое место: терпела хлюпанье поцелуев, прощала мирные объятия, но, как только безрассудной кобылице начинали угрожать мужские рефлексы, мгновенно выскакивала джеймсбондовским хуком. Наш квартал долго вспоминал вопль неосторожного стройбатовца: “Мужик, за что?” – и надменный ответ Федора: “За мою кровиночку!” Лилька в этом случае сразу сникала и, опустив плечи, шла домой с папой за руку, где он молча кормил ее ужином и читал на ночь вслух программные произведения, “Войну и мир” или “За далью даль”, он вообще был озабочен ее образованием и духовным, так сказать, развитием.
Перебесившись, Лилька закончила политехнический институт, вышла замуж, нарожала троих и теперь живет не тужит, Федор Сергеич при ней, освоил компьютер, чтобы помогать внукам в разных стрелялках и стратегиях. Год назад Лилька по наущению моего брата прочитала “Лолиту”, и возмущению ее не было предела. Это, сказала она мне, “циничное клеветничество” на отношения отчима и падчерицы. Потому что их-то отношения были не просто целомудренны, но “высокодуховны”, так она сформулировала.
И это, я думаю, - чистая правда.
…Неидеальный человек Федор Сергеич – полный жлоб по жизни - был, пожалуй, идеальным отцом (не отчимом!) - тенью, дланью, оберегом, талисманом, телохранителем, домохозяином, наперсником. Он умел СТОЯТЬ ЗА СПИНОЙ – не перед и не сбоку и только поэтому ему удалось ДОРАСТИ до своего ребенка, не навязывая ему свои жизненные стратегии и ценности и не вступая в конфликт с его хотениями.
