Поцелованная Эросом.

«Секс-символ, - Алик с досадой швырнул газету на столик. – В конце концов, заблуждение погубит общество со всей его моралью, скабрезными словечками и тупостью»
Оттого это больно осознавать, что прикрепленный ярлык унижает. Секс? Никакого отношения его персона не имеет к этому слову, столь популярному среди современного поколения. Секс – идол, которому он не поклоняется хотя бы потому, что не может физически.
Белый лебедь, храбрый принц, сколько образов, в общем-то, бесполых ему пришлось исполнять? Он играет на сцене, играет в жизни, и всегда не тот, кто есть. В самом деле, альтернативы особой не представляется: наложить на себя руки или смириться. Он смирился, потому что успешный талантливый артист не имеет право отбирать у публики себя.
Танец – это он, а он – это танец. Что может быть прекраснее, чем снова и снова погружаться в музыку, наслаждаясь движениями собственного тела, когда удары сердца совпадают с ритмом мелодии? Настоящая жизнь в невесомости прыжка, в такие мгновения внутри происходит помешательство - счастье зарядами пробегает по позвоночнику и комком застревает в горле. Поворот, шаг, взмах руки, летящее существо,  без физиологии, но с душой, парит, кружит, сгорает, превращаясь в пепел, восстает опять. 

В дверь впорхнула Эва - изящество и красота бабочки. Полупрозрачное, короткое платье, сумочка из дорогой кожи.
От нее пахнет неизвестным парфюмом. Чуть расплывшийся макияж и темные круги под глазами свидетельствуют о бурной ночи. Она вернулась, чтобы проспать до вечера, и вновь, набравшись сил, рвануть в иллюзорный мир гламурной жизни.
«Поцелованная Эросом» - так Алик называл свою подругу, хотя Эва предпочитала звание светской львицы. Смешно, но ей никогда не приходило в голову, что завуалированное определение дорогой проститутки умаляет ее значимость.
Она сбросила платье и повалилась на перину.
- Как погуляла?
- Отлично! Устала. А этот молодой банкир забавный, - Эва улыбнулась своим мыслям.
- Тебе виднее, но советую пожалеть его.
- Вот еще, - она повернула к нему свое красивое лицо и лукаво прищурилась. - Неужто ревнуешь?
- Нисколько, чую очередную жертву. Мне обидно за того надутого индюка, который в скором времени будет тратить свои миллионы на прекрасную обольстительницу.
- Но ведь я люблю только тебя.
Эва притянула Алика к себе. Он не знал, что она чувствует в такие моменты, но ему было тяжело в ее объятиях. Он отстранился и встал. Задернув плотнее портьеры, ушел.

Все силы и эмоции нужно беречь для сегодняшней премьеры, где он будет блистать, очаровывать, где восхищение волной вырвется из партера и разобьется о его превосходство.
Легкий завтрак уже ждет. Милая тетушка - родной человек, заменивший ту, что отказалась от него сразу после родов, как всегда позаботилась. Алик любил завтракать один, не суетясь, не отвлекаясь на разговоры, просто питать организм необходимым топливом.

Он посмотрел на свое отражение. Точеный профиль, обрамленный черными завитками, чуть пухлая нижняя губа, придающая наивно-ангельский вид овалу лица - оружие, которое он использует в чисто профессиональных интересах и ничуть в личных.
Поразительно, у монстра больше шансов удержать женщину, чем у него. Нет, природа не дура, она ведает, что творит! И почему она так надругалась над Эвой?
Надо же ей - жрице Секса, которой так дороги низменные телесные удовольствия, купиться на физическое равнодушие. С первой секунды она ринулась завоевывать Алика. И он не устоял бы, как не устоял под натиском божественной энергии ни один из тех, кому выпало несчастье испытать его - небольшая грудь, крутые линии бедер, стройные ноги и округлый животик – признак чувственности; но жертва оказалась неизлечимо больной, и Эву задела абсолютная неспособность плоти.

Алик стоял у станка - хорошая разминка необходима перед выступлением. Мысли вновь и вновь возвращались к Эве. Сколько он знает ее? Лет семь. Она разрушила вереницу слухов о его нетрадиционной ориентации, когда стала спать с ним в одной кровати и жить под одной крышей. Первое время ее даже забавляло такое положение вещей, не надо было исполнять роль обязанной кошельку сексуальной рабыни. Ведь карьеру светской львицы ей пришлось начинать в борделе. Она была слишком хороша, довольно умна и беспринципно умела, а потому смогла пробиться в высшее общество.
Алик тратил на нее достаточно денег и при этом был нежен. Изредка, в порыве нежности он тихо подходил к ней сзади, обнимал, чуть касаясь губами, целовал шею и спину, наблюдая, как прозрачная кожа покрывается мурашками; или, освободив ее от одежды, пробегаясь пальцами по животу вниз, начинал неистовую игру, которая доводила ее до блаженства. Особый трепет вызывала ее грудь - святое вместилище  сердца, может потому, что в младенчестве он был лишен материнской. Он получал удовольствие от прикрытых голубых глаз, дрожащего в наслаждении тела, чуть слышных стонов.
Но Эве полу утех было мало, Алик давно и честно признался себе в этом . Никаких скандалов по поводу неверности, никаких выяснений отношений, никаких расставаний.
Он тогда много выпил, череда гастролей закончилась и наступила передышка. Алик подумал, что небольшое нарушение строгого режима не помешает. Тем более, что давали прием в его честь. Уехать быстро означало обидеть хозяина. Эва куда-то исчезла, и он решил устроиться в библиотеке. Открыв дверь, Алик увидел ее.
Она полулежала, облокотившись на полированную поверхность, откинув голову назад. Наслаждение придавало ее лицу неземное очарование, томная улыбка застыла на губах. Платье было стянуто, плечи и грудь оголены. Высокий парень, в котором Алик узнал Марка - сына хозяина дома, придерживал изогнутое тело. Длинные ноги, обтянутые кружевными чулками, обвивали его ягодицы, пальцы вонзились в мускулистые руки. Парень кощунственно терзал языком ее сосок. Мерные толчки стали более прерывистыми. Издав рык, Марк притянул Эву к себе, и оба затихли.
Опомнившись, Эва оттолкнула любовника и прошептала:
- Хороший малыш.
Встав со стола, а она поправила платье, провела рукой по своим густым рыжим волосам и повернулась к двери. Глаза Алика и Эвы встретились.

«Почему сегодня я так много думаю о ней? Нельзя растрачивать эмоции и рассеивать внимание. Думай о предстоящем выступлении и тысяче поклонников, для которых ты – секс-символ»
Алик направился в душ - вода размочила непонятно откуда взявшиеся душевные терзания.
Тщательно вытирая волосы полотенцем, он еще раз осмотрел свой сценический костюм, и подарок знаменитого дизайнера - смокинг, в котором будет щеголять на фуршете.
Алик потянулся к потрепанному томику Хемингуэя. Нужно немного отдохнуть, расслабиться, забыться книгой, где великий писатель выворачивает собственную душу на изнанку, демонстрируя всему миру:
«Ужасно легко быть бесчувственным днем, а вот ночью — это совсем другое дело»
Зазвонил телефон. Агент, смеясь, рассказывает о журналистах, которые цинично трясут перед публикой грязным бельем известного танцора, уведомляя, об изменах его жены. Алику все равно, тем более, что это правда.
Почему он не выгоняет ее? Почему терпит? Боится остаться один?
Да, ему тяжело одному. Эва – удивительный человек, с ней спокойно. Она украшение, живой сувенир, который удачно вписался в дизайн красивого дома. Ее ночные гуляния, исчезновения в середине очередного банкета или приема - блажь. Она любит его, а он ее.

Алик сидел в комнате, пропитанной запахом грима и нескончаемых цветов. Он смотрел на разрисованное лицо и поражался, как любая маска портит реальную сущность. Мастер за какие-то полчаса уничтожает природный лик, и создает совсем другой – искусственный, холодный, лживый. Вот почему ему дорога Эва – она не фальшива и прямолинейна. Она не пытается казаться, она просто живет. Ее физическая и душевная естественность ослепила его семь лет назад и удерживает теперь.
Он дрогнул лишь недавно, когда она объявила о своей беременности.
Эва посмотрела на Алика с презрением:
- Струсил?
- Ребенку нужен отец.
- Я хочу иметь ребенка только от тебя, решено, сделаю аборт.
- Тогда я не смогу жить… Жить с тобой.
- А с ребенком от другого сможешь? Да какое ты имеешь право! Мне решать - рожать или нет.
- Я усыновлю его.
В тот день Алик почувствовал, что теряет выдержку, еще немного, и он бы сорвался.

Щебетание и звонкий смех Эвы плыл по коридору, где суетились артисты и работники сцены. Зал был полон, и зрители уже с нетерпением ожидали триумф танца.
Эва села напротив, в ее глазах сквозило меланхоличное алкогольное безумие.
- Ты много пьешь, тебе нельзя, - Алик досадливо покачал головой.
- Можно, уже можно, милый! Я избавилась от него. Меня тошнило, снились кошмары. Если бы ты знал, как противно носить недоразумение в себе. Не смей меня упрекать! Ты слишком хорош… а я – женщина, созданная для тебя и секса, для двух несовместимых вещей, и потому вынуждена двоиться - Эва, которая любит Алика, и потаскушка, которая трахается со всеми кроме него. Если бы ты меня ударил, если бы прогнал, если бы терзал ревностью и глупыми упреками. Нет! Ты всего лишь сумел сделать мою жизнь невыносимой, а я - твою. Будь здоров!
Эва хихикнула, достала из сумочки небольшую бутылку коньяка и сделала глоток.
Алекс покинул гримерку, не сказав ни слова. Он не слышал музыку, в ушах стоял звон, а перед глазами такое прекрасное и такое несчастное лицо Эвы.

Восторженные зрители замерли в испуге, когда танцор, сорвав прыжок, упал. Погасли софиты, мир провалился в темноту.