На рельсах тысячелетия
Нам повезло. Нет, на самом деле, мы везучие люди. Только подумайте, счастье какое привалило - жить на рубеже тысячелетий. Конечно, денег за это не дают, но все равно приятно осознавать, что твоя жизнь поперек тысячи лет улеглась, - как Анна Каренина на рельсы. И пусть на эту самую Анну норовят наехать сразу несколько составов. Не дадут порадоваться такому случаю, который и выпадает-то раз в тысячелетие. Хотя мы, наверное, сами до конца не осознаем, что грядет событие вселенского масштаба. Для нас просто наступает очередной год. Новый. И как-то не особенно заметно, что вместе с ним приходят новый век, новое время - в общем, все новое. Мы носимся, как черти от ладана бежим, спешим урвать то да это, чтобы как следует совершить ритуал под названием "новогодняя ночь".
- У комиссионного елки дешевые!
- Да? Надо сбегать.
И вот с толпой ломанулись к комиссионному.
- За углом мандарины за пол-цены отдают!
- Неужели?
Толпа с елками бежит за угол.
Так и носимся туда - сюда. Приятная, конечно, она - суета. Хотя и не всем. Есть ведь люди в конце XX века, которым и суетиться не к чему. Рады бы, да незачем. Новое время эти люди будут встречать в тесном, постылом, неуютном обществе самих себя. Они, эти люди, другие...
Хота иногда Другие накрывают главный стол в году, надеясь, что по велению старого волшебника Деда Мороза к ним заглянет на огонек кто-нибудь. Такой же Другой, одинокий. Они верят в чудеса. Но, как правило, вместо родственной души вихрем залетает подвыпившая компания друзей - товарищей - коллег, сметает со стола все и без хлеба, и снова вихрем уносится куда-то. Другие не обижаются.
Еще они не спят в новогоднюю ночь, а выключают свет и смотрят в тишине в окно, за которым обычный народ ходит и песни орет. И совсем не понимает, что наступает новое время. Другое. Завтра с похмелья захочется обновления. И оно будет. В виде очередной бутылки спиртного. Ну, это нормально. Нам ведь, русским, ничего другого не остается. Вон итальянцы - мебель на Новый год в окно швыряют и довольные. А тут сидишь на стуле с тремя ножками и думаешь: "Если бы у меня не было двух ног, я бы равновесия на этом антиквариате в жизни не удержал". И выбросить жалко, потому что это родное, извините за выражение, пригретое.
Однажды мне рассказали случай, как одинокая пожилая женщина хранила сломанную статуэтку. Разговаривала с ней, рядом спать укладывала, а когда кто-то из родных ее случайно выкинул, она села у окошка и тихо заплакала. Мы как дети, которые берегут старые игрушки. И не заманить нас никакими гиперсексуальными Барби - они на один день.
Так и лежим на рельсах тысячелетия. Громко звучит, конечно. В пору бы придать себе трагический вид: запрокинуть голову, пустить слезу и тыльную сторону ладони ко лбу приложить. Но ведь нет. Какая тут Каренина? Только загрустишь на этих рельсах в ожидании состава, как кто-нибудь пнет со словами: "Нюрка, ты чего разлеглася?"
И мы вскакиваем, чтобы снова вернуться в толпу, в свою суету, в жизнь. А может, оно так и хорошо? Тормознули, взгрустнули и дальше - в новое время, в новое тысячелетие...
Александр Максимовский