Тщательная подготовка в виде ежедневного бега и утренней разминки, двести раз обдуманная экипировка, интернациональные команды участников от Нью-Йорка до Челябинска, и вот мы в горах, которые, по известной только им мистической традиции, всегда вносят свои коррективы в самые хорошо обдуманные планы.
Секрет европейских пенсионеров
Если вы соберетесь в район Аннапурны или Эвереста, так или иначе вас настигнет информация про европейских пенсионеров на тропе. Ваш гид или многостраничный отчет из интернета в красках расскажут о том, как на самых непростых участках тропы, когда ступени бесстыдно будут требовать вертикального подъема, а высота за 4000 метров начнет манипуляции с вашей головой, вас будут обгонять не отважные горники со стажем, не лихие спортсмены-марафонцы, а в том числе и пенсионеры обыкновенные. Любят, знаете ли в Европе, на старости лет мир смотреть.
Благодаря случаю нашей группе удалось познакомиться поближе с одним из таких пенсионеров.
Дело было на высоте 4350 метров. Одна из участниц кашляла уже который день и хотела начать пить антибиотики: в горах иммунитет заметно ослабляется и болезни не отлипают, грозя ухудшением. Но вдруг въелось сомнение:
— Кажется, антибиотики нельзя пить на повышенный сердечный ритм, — говорит она мне.
— Да, можно. Я нигде не слышала противоположное. Наоборот, в списках горных аптечек они обязательно присутствуют.
— Нельзя антибиотики на высоте, мне кажется, — настаивала она.
А параллельно за соседним столом идет разговор. Двое пожилых мужчин европейской внешности и хозяин заведения обсуждают гору Ама-Даблам — красовавшийся в этих местах эффектный почти семитысячник (6814 м). Из обрывков фраз я догадываюсь, что речь идет о восхождении и похоже, рядом со мной не трекеры.
— Извините, сэр, могу я задать вам пару вопросов?
— Конечно, — на меня поднял глаза улыбчивый седой мужчина глубоко «за».
include_more_right
— Вы же альпинист, правильно?
— Да!
— Скажите, у одной из наших участниц сильная простуда и сильный, пугающий кашель, мы хотим, чтобы она начала пить антибиотики, не дав инфекции пойти ниже. Но появился вопрос. Нет ли противопоказаний между высотой и антибиотиками? Между повышенным сердечным ритмом и этими лекарствами?
— О, ну что вы! Мы всю дорогу на Эверест с антибиотиками идем, если требуется. Покажите мне вашу больную.
Небо упало на землю с громким щелчком и в тот же миг вернулось на место. Со слов «на Эверест» мне все стало понятно. Мы, 30-ти и 40-летние герои, которых обгоняют бабушки и дедушки, не только слабы физически и морально (а мои наблюдения, в том числе и за самой собой, отчетливо показывают — все, кто спорят с реальностью и чем-то недовольны — первые клиенты горной болезни), но нам, ко всему прочему, не хватает элементарной широты взглядов, чтобы в каждом проходящем мимо старике не видеть автоматически взрослого человека на пенсии, который знакомится с миром. Ведь возможно, перед тобой — альпинист с огромным стажем. Да и не простой альпинист, а Rock Star, как говорят в этих местах.
Человек-легенда. Человек, покоривший Эверест 4 раза, а пик Ама-Даблам 24 раза. Про другие вершины я просто не спросила, опешив.
Так мы познакомились с Джимом Уильямсом, американцем, профессиональным горным гидом. Человеком, который водил коммерческие группы на Эверест.
Джим был лично знаком с Анатолием Букреевым, если вам это имя о чем-то говорит, и видел его за пару месяцев до гибели. Джим вместе со своей группой был в базовом лагере Эвереста в зловещий день трагедии, случившейся с людьми Роба Холла и Скотта Фишера, рассказанной в известном фильме, его группа тоже поднималась в этот период, но в другие даты. А здесь и сейчас он идет с другом по любимым тропам, останавливается у друзей-владельцев лоджей, пьет кофе по утрам, а по вечерам что и покрепче, и похоже, он единственный, кто может себе это позволить. Его показания пульса и оксигенации лучше, чем у всех нас вместе взятых — видела лично цифры на приборе.
— Джим, каково это — стоять на вершине Эвереста?
— Понимать, что полпути пройдено, — просто, не красуясь, отвечает он.
А я ждала рассказа о величии мира, или наоборот, его незначительности. Или рассуждения о возможности посмотреть вокруг с самой высокой точки (от какого-то альпиниста я уже это слышала). Или о достижениях. Или о мечте. Или о преодолениях. О чем угодно, но только не о промежуточности цели, о которой сама рассуждала некоторое время назад. Ха.
— А почему люди чаще гибнут на спуске? Расслабились? Рано обрадовались?
— И это тоже. Но основная причина в другом. Многие люди оказываются на вершине, израсходовав 80% сил на подъем, а ведь пройдена только половина пути. Такой расклад означает, что ты был очень плохо готов. Подняться — крайне мало.
Мы говорим еще несколько часов нон-стоп. Про неизбежные смерти в таких походах, в том числе людей из твоей группы, про события, известные на весь мир, и подвиги, о которых никто не знает. Про то, как максимально уберечь себя от горной болезни. И о том, как всегда возвращаться домой. Джим рассказал, как однажды за один год он сделал 7 вершин (7 самых высоких гор на каждом континенте) и в этот же год дома от болезней умерли несколько членов его семьи, которым он не смог помочь. И о том, как он понял с тех пор, что ни горы, ни достижения никогда не будут для него выше семьи, выше самой жизни.
— Знаешь, как говорят шерпы: «Nobody special», — продолжает Джим и потом повторяет эту фразу еще несколько раз в разных контекстах.
«Никто не особенный». Нет избранных, нет уникальностей, отличающихся от других. Ты — такой же, как твой сосед, а он такой же, как ты, вне зависимости от того, кто куда поднялся и у кого какие подвиги за плечами. Ты никогда не знаешь, что сделал тот парень, который ведет по тропе яков, а людям не так уж много дела до того, что сделал ты. Особенных нет.
…
На следующее утро.
— А знаешь, почему Джим до сих пор жив?
— ?! — Миша коротко посмотрел на меня и продолжил паковать рюкзак, видимо списав бредовый вопрос на проявления горной болезни.
— А знаете, почему Джим еще жив? — пыталась я пристать к некоторым участникам нашей группы, но все вежливо молчали (боюсь представить, что при этом думали).
Меня все не покидал этот бесчеловечный по отношению к пожилому человеку вопрос, хотя, мне кажется, его полезно задавать самому себе каждое утро в любом возрасте.
Нет, правда, почему Джим еще жив? Ведь если смотреть правде в глаза, многих его коллег уже нет. Это же не один раз себе на грудь орден повесить, а регулярно подниматься на самые высокие и опасные вершины мира, еще и людей на своих плечах, пусть и метафорически, тащить. Почему Джим еще жив, когда про некоторых его ровесников давно сняты посмертные фильмы?
Конечно, судьба, карма, удача, колоссальный профессионализм. Бесспорно! Но мне кажется… Есть кое-что еще. Я слышала звон этого ответа во всех окружающих нас вершинах, я видела его в глазах проходивших мимо яков. Я чувствовала его в пронизывающем ветре. Я почти знаю, хоть и никак не могу доказать — это глубокое, столь искреннее убеждение, что он не особенный. Что его подъемы на Эверест многого не стоят. Все эти подвиги — не подвиги для него лично. Он не принижает их, но и не возносит. Внутри он не звезда, не революционер, не духовный лидер, не герой и нужно было просидеть с ним за одним столом несколько часов, чтобы это точно видеть. Он — профессиональный гид, который хорошо делал свою работу.
В его достижениях нет «много». А «мало» не так опасно. Все это лишь промежуточное для него. А настоящие ценности — семья, друзья, да просто сама жизнь. Жизнь — это ценно. А ты лично… not special. Nobody Special.
Главное — не терять кураж
Разве остались люди, для кого все еще секрет, что «Сегодня — это то, что делал и думал вчера, а завтра — это то, что делаешь и думаешь сегодня»? Только это «сегодня» стоит понимать как концентрацию часов, минут и мгновений, коим оно и является, а не видеть в нем единоразовый абстрактный временной выпад. Ты получаешь то, что хочешь, с учетом, что твой настрой сохраняется изо дня в день, в идеале — из минуты в минуту.
include_more_right
Но что происходит с нашим сознанием, не привыкшим к предельной концентрации? Человеку только кажется, что он хочет то, что он хочет, а на самом деле стоит ветру дунуть и горлу заболеть, как любое наше стремление сносит далеко от первоначальных планов.
Законы мироздания на редкость прозрачны в горах.
Вот, например, Гималаи. Их трансформационный эффект, красочно запечатленный Рерихами и другими выдающимися искателями истины (не путать с искателями себя), известен с древних времен.
Многие из нас отправляются в горы за ответами, озарениями и внутренними открытиями. Ведь достаточно искры пронизывающего понимания для полной перекройки личности.
Таковы старт, прелюдия, надежды и мечты.
Но первый подъем, первая боль в ногах, первый признак горной болезни и, конечно же, первый захватывающий вид — как все улетучивается. Твоих вопросов и след простыл. Остаются только две мысли: виды и мое самочувствие. Сделать фото и болит голова.
Мы должны нести свои устремления изо дня в день, из часа в час, из минуты в минуту, из мгновения в мгновение. Мы должны нести их всегда, не забывать. А большинство трекеров поднимаются за впечатлениями и пейзажами (в практическом смысле, не знаю, что у них было в теории) и на выходе они, вот сюрприз, получают яркие эмоции и много фотографий.
Ответы, озарения и понимание стучатся только к тем, кто вопрошает. Кто хочет искренне. Но, ни один раз на старте, ни во время подготовки, ни утром, ни вечером, когда можно отдохнуть. А всегда. Всегда! Из часа в час. Из минуты в минуту. Ответы приходят к тем, чье желание познать себя, разобраться в своей жизни и узнать устройство окружающего мира сильнее физической боли, сильнее простуд, которые настигают в горах, сильнее всех бытовых неудобств, но что еще важнее — чье желание получить ответ сильнее открывающихся феерических видов гималайского рассвета.
Ответы открываются тому, чей трек — не равно фотография в потребительском смысле, не равно его самочувствие. Тому, кто пришел спрашивать и слушать. Кто готов задать вопрос и внимать столько, сколько потребуется. Всматриваться, вглядываться, вдыхать пролетающий мимо ответ. Тому, кто готов услышать прекрасный закат, а не показать его друзьям.
А повседневная жизнь?
Мы все время чего-то хотим, планируем, решаемся. Но этого мало! Так мало, что даже костариканская колибри, пролетающая сейчас предо мной, больше во много раз. Сколько места твое устремление занимает в самый прозаичный момент? Как часто ты носишь его внутри?
Работа, семья, друзья, свежая киношка, очередной отпуск и, конечно же, Новый год (надо же решить, с кем и где встречать!) захватывают все наше мысленное пространство. Планы условно висят где-то на заднем фоне, это даже не планы — ярлыки, чтобы было куда вернуться после прочтения очередной статьи и после встречи очередного Нового года, но этого мало, чтобы Вездесущее откликалось, давало ответы и помогало на пути. Пути просто нет.
В те несколько дней перерыва, что у нас были между проводами одной группы и встречей следующей, мы с Мишей, отдыхая в Катманду, смотрели фильмы про горы. И одной из таких работ стала документальная лента «Северная стена Эвереста» о том, как русские альпинисты первыми в мире покоряли Эверест по северной, самой сложной и до тех пор нехоженой, стороне. В середине маршрута их застал снежный буран. Работы по прокладываю веревок пришлось отложить и экстренно спуститься в лагерь.
Погода не пускала несколько дней, замела все протоптанные до этого тропы, отняла дорогущие в этих местах дни и силы, а с противоположного южного склона приходили вести о десятках погибших. И когда, наконец, небеса все-таки сжалились, когда небо прояснилось и наши ребята вышли на маршрут, понимая, какой огромный пласт им придется сделать заново, в условиях большого количества свежевыпавшего снега, что, собственно, опасно в этих местах, один из членов экспедиции, пританцовывая и немного кривляясь, весело выдвинулся вперед — за работу.
«Потому что в горах главное — не терять кураж», — очень серьезно сказал голос за кадром.
И в жизни тоже. Хочется дополнить.
Всегда ваша,
Олеся