Пусть будет осенний город и пиво, и визиты в театр, но вовсе не светские визиты в партер в вечернем платье, в костюме и галстуке; а так - если на улице дождь, пробраться по студенческому на галерку, сидеть в темноте на ступеньках и хихикать в кулачек.
Пусть будет у них все без планов и обещаний; и он будет грубоват, а она простовата. Но влюбятся они пусть сильно-сильно.
Пусть ему не в привычку провожать ее, но он будет незаметно следить, как она идет домой.
И однажды пусть она испугается его тени в темном переулке и бросится, сломя голову, на шумный людный проспект, а он услышит только резкий гудок и визг тормозов. А когда он выбежит вслед за ней из переулка, то пусть окажется, что ее уже подняли и увезли на какой-то машине. Он будет мучаться всю ночь в неизвестности - что с ней, и будет укорять себя за слабость и желание позвонить.
И пусть он наберет номер, услышит ее сонный голос и, опустив телефонную трубку, ухмыльнется и скажет: "Живая..."
Пусть он не берет ее к друзьям и не зовет ее к себе, но и сам никуда не ходит, а зачем-то врет ей, придумывая какие-то дела, что мешают им встретиться.
Пусть он один дома скучает и мается, и набирает ее номер и молчит в трубку. А она пусть сочиняет всяческие истории про себя и других мужчин и рассказывает ему в постели вымышленные подробности, хохоча до слез, потому что он сказал ей однажды: "Меня пугает верность и ревность. Все, что связывает и обязывает. Ты мне нужна только пока все легко и ненужно. Не хочу, чтобы ты или кто еще привязались ко мне, или полюбили - глупо."
Пусть они любят друг друга сильно-сильно и мучаются таким образом долго-долго. Но только пусть он мучается гораздо сильнее, потому что она хотя бы себе не врет - знает, что любит, и плачет по ночам в подушку, но никогда не поверит, что эти молчаливые звонки от него, а он никогда не признается.
Пусть все так и будет, глупые дети.