Тревожными лунными ночами наш черный кот рассыпает голубые искры по ковру. Он становится круглым и толстым от взъерошенной дыбом шерсти. Щелчки и постукивания по стенам, скрипы и шорохи в серванте, тяжелые шаги по коридору, и кто-то невидимый звучно глотает воду из стакана. А наутро все оконные шпингалеты оказываются открытыми…
Я живу в этом мире с ними, невидимками, рядышком, мирно и спокойно. Они приходят ко мне во сне. Смешные и страшные. Разные. Они заглядывают в окна по вечерам, когда я бываю одна. Прячутся за шторами и дверьми.
А мама - мама улыбается, когда я начинаю расспрашивать о них. Улыбается губами, глаза же остаются серьезными. Зеленые, ясные глаза с двойными зрачками…
Шорох гадальных карт в соседней комнате. Новая колода. Тихие голоса… Счастливая и заплаканная соседка прощается с нами в коридоре и сует мне в руку пакетик с конфетами. Я не буду их есть.
Каждый вечер в пять часов звонит телефон. Я поднимаю трубку - молчание. Однажды, после одного из таких звонков, опустив трубку на рычаг, я зачем-то потянула за шнур - телефон был отключен…
Новогодние вечера мы с мамой обычно проводим вдвоем у наряженной елки, за чаем с пухлыми яблочными пирогами. Телевизор поет, кот Арнольд мурлычет у меня на коленях, подарки вальяжно располагаются под елкой, подставляя электрическим свечкам свои разноцветные бока. А мы болтаем, похлебывая чаек. Мама всегда бывает нарядная и даже в туфлях на каблуках.
Так и было в прошлом году. Только… Переливчатый звонок в дверь нарушил нашу идиллию. Чуть дрогнули елочные шары на тонких нитках. Я, радостно шлепая тапками, кинулась к двери. И только потом сообразила, что звонок у нас не работает уже месяца два… Распахнула дверь и увидела: на пороге, жалобно мяукая, стоял наш Арнольд. Он был весь мокрый, с шерсти ручьями стекала вода. Как он оказался там, за дверью, не совсем было ясно, но я постаралась не обращать на это особого внимания. "А ну, заходи, быстрей!" - нетерпеливо проворчала я. Аронольд тяжело и медленно перевалился через порог. Вода по-прежнему стекала с него потоками, образуя на полу в коридоре маленькие лужицы. "Может быть, принести полотенце?" - спросила я, взглянув на маму. "Не надо, пойдем", - она произнесла это тихо и очень серьезно. Мы снова уселись за стол, но разговор не клеился. Кот медленно, словно плывя по воздуху, ходил вокруг. Потом, мелькнув в пустоте лапами с длинными кисточками шерсти, которых сроду не было у нашего Арнольда, легко и невесомо прыгнул на стол. Я возмущенно замахнулась на него чайной ложкой: "Эй, ты, уходи отсюда! Нельзя!". Он проигнорировал эти крики. Важно и значительно оглядел мою личность с макушки до кончиков пальцев, отчего у меня перехватило дыхание и вспотели ладошки. Загоревшимися глазами повел в мамину сторону, затем перевел взгляд и уставился в мое лицо. Разинул розовую пасть, будто зевая. И вдруг густым мужским басом произнес: "Сопля еще, да к тому же писклявая…"
Сразу страшно захотелось спать. Потолок поплыл вбок, зеленые кошачьи глаза потухли, и моя щека оказалась на мокрой скатерти…
Утром Арнольд, весь какой-то помятый и жалкий, спал в моей постели необычайно глубоким сном, что несвойственно кошкам совершенно. Его можно было тискать сколько угодно, дергать за уши и хвост - никакого толку. Так и проспал целые сутки.
А мама все улыбалась… Кстати, ее зовут Маргарита.
Елена Путалова