- Ты не смотри на мои руки, милая. Эти колечки - все подарки от добрых людей. Серебро. Снять не могу - память, - под крахмальным платочком молодые глаза в оперении множества морщинок на смуглом от загара лице цветут неземной жизнью. - Вот это колечко мне одна турчанка подарила, хорошая женщина, мимо проходила. А это - сам мэр. Не веришь? Твое дело. А меня бабой Зиной зовут. Я тут стою, пою, ну а добрые люди - подают.
Поет баба Зина святые молитвы у ступенек фешенебельного салона красоты в компании инвалида-гармониста и еще одной "подруги по цеху". Каждый день, в любую погоду, от зари до зари.
- А ведь меня били, так били - рука до сих пор болит, - исчезает смуглая улыбка, печальными становятся морщинки. - Хотели, чтобы я с этого места ушла. Последними словами обругивали, но я сказала: делайте, что хотите, хоть убейте - не уйду. Это мое святое место. Я здесь молитвы пою, грехи свои искупаю. А ведь я грешница, не качай головою, должна свое отстрадать, отмолить. Вот ты идешь мимо, а я тебе о Боге напомню, о Христе, о Богородице, о Марии Магдалине. Я люблю их, сердцем люблю, душою. И молюсь за всех людей, за город наш.
Баба Зина работала в оперном театре. Костюмером. Помнит все спектакли, все голоса, все сверкающие белизной пачки прим. И ее в театре еще помнят. А проходя мимо, подходят, приветливо здороваются…
- Грешница, люблю музыку, - снова заиграли голубые лучики в глазах у бабы Зины. - Сейчас вспоминаю - какая ж это красота, когда живой голос звучит со сцены, вместе с оркестром, и в зале, где народу полным-полно, тишина стоит… И бархат, и прожектора, и артисты все волнуются… Я для себя тихонько иногда напеваю, не арию какую-нибудь, конечно, а вальс-бостон или танго, или фокстрот. Слабость у меня такая к музыке. Хотя музыка должна быть другой, Божественной…
У бабы Зины есть дочь, родственники, квартиранты. Только она все же больше сама по себе. С родственниками какие-то нелады да судебные тяжбы из-за убогого домишки, с дочерью потеряна связь, от квартирантов тоже мало перепадает. Во всяком случае за газ и свет баба Зина сама за них платит. На это уходит собранное ею подаяние. А еще совсем недавно ее обокрали. Осталась без теплых вещей - все пропало.
- Ничего, переживу, Бог и добрые люди помогут, - рука цвета грецкого ореха проводит носовым платочком по лбу - на солнцепеке жарко. - Ты не думай, добрые люди есть. Конечно, есть. Вон их сколько! И все ко мне подходят. Некоторые даже хорошими знакомыми становятся, разговариваем от души, подают или дарят что-нибудь. Плохие люди все мимо проходят, не замечают моих молитв… Мне бы знаешь, подружиться с девушкой какой или молодой женщиной сердобольной. Трудно иногда бывает за собой ухаживать, а она помогала бы. Порой так тяжко - руки не поднять. Бог-то ведь меня от рака спас! Лежала я в онкологии, врачи говорили - все уже, надеяться не на что. А я давай молиться. И днем, и ночью когда все уснут. Спаслась, выздоровела!
Просилась баба Зина в монастырь. Не взяли. Пока нет такой возможности. И больше никакого иного выхода - только небольшой кусочек асфальта, святое место под палящим солнцем, намоленное годами…
- Ты не сомневайся, если что, подходи, поговорим, - смуглых морщинок под глазами становится так много… - дай Бог тебе здоровья.
Тонкий голосок взмывает вверх и летит вслед, обжигая затылок и плечи. Баба Зина снова одна-одинешенька в бетонном обрамлении здания фабрики красоты, совершенно одна.
Елена Путалова