Наконец он немного успокоился и присел на табуретку.
-Понимаешь!… - он снова вскочил и начал мереть кухню шагами. - Это невозможно объяснить… Я гулял вчера по Цветному во время обеда, а тут - она!Она шла и улыбалась всему: Цветному улыбалась, понимаешь ты?! Ветер играл ее волосами и гладил щеки. Все, все мужчины ему завидовали! Я это видел! И я завидовал, и шел за ней, как шестнадцатилетний…
А на ней еще, знаешь, было что-то такое, - и он попытался изобразить на своей мускулистой груди, - ну, на тонких лямочках, голубое…
Как меня ноги-то поднесли к ней, не знаю, но очнулся - уже поздно было: стою рядом с ней… А она мне улыбается. А я молчу, все слова забыл, веришь? Пролепетал что-то несуразное, то ли кино, то ли мороженое…А она как рассмеется: "Меня, говорит, Июлей зовут, а вас?"
Я смотрю на Июлю, в ее глаза - какие у нее глаза!… Ты ведь любишь горький шоколад - должна меня понять. Понимаешь?! У нее глаза цвета горького шоколада. Я прямо так и сказал! А она снова рассмеялась.
Июля… Имя какое, правда, необычное? - он требовательно схватил меня за рукав и я послушно закивала.
Ию-ля… И-юля - как льдинка в чашке чая с лимоном.
Товарищ притих. В пепельнице дымилась куча недокуренных сигарет. Солнце назойливо пробиралось сквозь шторы. Тихо: вся дворовая ребятня разъехалась по дачам и курортам. Июль брал свои права.
-А может, ее и не Июлей зовут, - вздохнул товарищ. - Я все вспомнить пытался, но, понимаешь… А может же она быть просто Светой или Наташей?
Я согласилась. И разлила по чашкам чай. Со льдом и лимоном.А за окном старушка Москва нежилась в летнем зное. Цветной бульвар расцветал всеми красками. И где-то, совсем близко, смеялась его Июля.