С надеждой на вашу здоровую критику, Николай Кольцов
* * *
Вот так они и встретились - снежинка и огонек. Они не знали раньше, не верили, ни в какую любовь с первого взгляда, а вот сейчас смотрели друг на друга через стекло и молчали. Кстати, а вы верите в любовь с первого взгляда? "Боже, как она красива" - думал огонек, - "какая нежность, какая хрупкость!..". "Как он прекрасен" - вторила ему в мыслях снежинка, - "как загадочен, силен, какой неукротимый темперамент!..". Мысли у огонька так наскакивали, громоздились одна на другую, что он даже забыл, где он находится и замер, оставив праздничный стол и тени. А затем взлетел вверх в ослепительной вспышке и начал для незнакомки безумный танец. Как он страстно танцевал!
* * *
Жил-был на свете джинн. Всю свою жизнь, длиной в три тысячи лет, он только то и делал, что исполнял чьи-то заветные желания, кому-то помогал, кого-то спасал, входил в чье-то положение, кого-то успокаивал, обнадеживал, веселил. Вызвать его из медной бутыли, где он коротал свое заточение, было совсем просто - немного потереть помятый бок - и все. Тогда с громоподобным криком: - "Слушаю и повинуюсь!! К вашим услугам!", - и широкой улыбкой взлетал он вверх, а, выполнив все загаданные желания, возвращался обратно, в бутылку, где ждало его Одиночество.
* * *
Сзади слышится придушенный всхлип. Зеленые глаза, полные слез, на щеках мокрые дорожки. Невидящий взгляд, направленный в стылую черноту за окном. И я, внезапно понимая, что дело здесь совсем не в фильме, отправляю девочек спать. Сегодня это к нам вернулось снова, вернулось эхом, в который, который раз. Вздрагивающие покатые плечи долго не успокоить, слова здесь почти бессильны и я молча наблюдаю, как большой полосатый серый кот деловито устраивается рядом с моими коленями и сонно жмурится на свет.
* * *
Боль, как всегда, возникла неожиданно. Сдавила, будто исполинской рукой, внутренности, стремительно пробежавшисть по только одной ей ведомым нервным окончаниям, перехватывая дыхание. Тело мгновенно покрылось потом. Казалось, где-то всередине вновь начал свое движение чудовищный винтовой пресс, неумолимо сближая губки и перемалывая все, что попадалось на пути. Глаза непроизвольно закрылись, руки судорожно сжали край простыни, но воли пока хватало. И наружу вырвался только глубокий вздох-стон.
* * *
Держась за стенки, перекликаясь, выходим из здания. Город во тьме… Улица встречает беззвездным сумрачным зимним небом. Бредем, спотыкаясь, на свет фар, проносящихся по шоссе. Не пропустить бы край проезжей части! Они то его видят, мы - нет… Тихо радуешься, что у автомобилей нет централизованного освещения от электросетей. Всю дорогу домой отчаянно борешься с утерянной ориентацией в пространстве. Вокруг одни однообразно-черные дома. Пытаешься считать по столбам. Не получается. Интересно какой же столб свой?
* * *
Вот ты упорно борешься с земным притяжением, стараясь приподняться на тоненьких ручках-стебельках. Он оказался таким негостеприимным, этот мир. В нем буквально за все приходиться сражаться. Ты падаешь. Но пробуешь еще и еще, который раз. И снова не получается. Ты плачешь от бессилия и желания. Я рядом и могу тебе помочь, но этого не делаю. Ведь все, что мы в этой жизни достигаем, мы достигаем только собственными силами. Слезы катятся по твоим щекам, а сердце рвется от крика. В конце концов, ты, обессиленная, замираешь на кровати и засыпаешь.
* * *
Ледяные капли оседали на наружной стороне стекла маршрутки, постепенно укрупнялись, росли в объеме, и затем, не удержавшись на гладкой поверхности, быстрыми морщинками срывались вниз. Из-за этих капель за черным окном почти ничего не было видно, особенно когда они вспыхивали сотнями маленьких искорок, подсвеченные мертвым светом фонарей, стоящих вдоль дороги. По Топ-радио передавали Дыхание Наутилуса и водитель сделал звук чуть погромче. Я просыпаюсь в холодном поту, я просыпаюсь в кошмарном бреду, как будто дом наш залило водой и что в живых остались только мы с тобой.