...Надо признаться, что было два европейских города, в которые мне ехать совсем не хотелось: Париж (который, кстати, "оправдал" мои ожидания) и Лондон. Разумных причин тому не было: не хотелось - и все тут!
Пусть друзья всегда возвращались в полном восторге, пусть сестра Ленка вот уже 4 года там живет, пусть - в Лондон мне все равно не "ехалось"...
А захотелось туда после того, как я встретила на факультете Спайкера - того самого Сергея Сакина, что почти что стал "Последним героем". Спайкер доложился: "Вот, мол, выиграли с Собаккой премию "Дебют" в номинации "Большая проза".
- А о чем писал-то свою большую прозу? - спрашиваю.
- Да о том, как мы с Собаккой в Лондон ездили...
- Лондон, - протянула я...
- "Больше Бена", - кивнул Спайкер.
Повесть "Больше Бена" я проглотила меньше, чем за полтора часа. "Хм, - задумалась я, - а что, если...?" А тут еще любимый писатель - Погарский - подлил масла в огонь: "Лондон, магнолии, английские пабы, берешь пинту пива за фунт и пишешь стихи на бирдекелях...." и подсунул книжку с лондонскими мемуарами... "Great Britain calling!" - решила я. Ленка училась в Лондоне последний год. Нельзя было терять ни минуты! "Коккис! - строчила я на следующий день - Высылай приглашение!" Коккис (это у нас с сестрой c детства общая кликуха на двоих) была крайне оперативна, и уже через неделю полугодовая виза в United Kingdom украшала мой паспорт.
Коккис встретила меня в аэропорту Хитроу, усадила на красненький двухэтажный автобус и повезла в ставшие уже родными для нее лондонские пенаты.
В Москве вяло таял снег, а Лондон благоухал желтыми нарциссами. Проезжали поля футбольные (было воскресенье, и все мужское население Лондона высыпало на поле играть в футбол). Прогуливались пешком или трусили верхом на лошадях полисмены в касках, пролетали мимо черные кэбы (такси)...
В общем, колорит Лондона чувствовался с самого начала и определенно нравился. Устав от таких похожих друг на друга лиц европейских стран, я радовалась тому, что лодонский лик разительно от них отличался.
Бросаю сумки в уютной квартирке, которую Ленка снимает с гречанкой Александрой и финкой Майю. Квартирка находится на втором этаже пятиэтажного дома в трех минутах от Гайд-парка. Девчонкам вручаю russian souvenirs, а Ленке зеленые серьги-кольца. "Знаю, где их оценят", - мгновенно реагирует сестра, надевает их и тащит меня на Портабеллу - блошиный рынок в районе Ноттинг Хилл. Те, кто смотрел одноименный фильм, знают, о чем идет речь. Гуляя по Ноттинг Хилл, так и ждешь, что откуда-нибудь вынырнет Джулия Робертс или Хью Грант. Что здесь только не продается! Эдакий гигантский секонд-хэнд. Народ в этом районе очень экзотический: такое на себя цепляют - с ума сойти можно. Вот негры с дредами до пола, концы которых, чтобы те не волочились по земле, прячут в карман. А вот молодые люди, которых я сначала приняла за геев - оказалось же, что это просто кибер-панки. Они слушают Мэрлин Мэнсона, красят глаза, губы и ногти в черный цвет, носят длинные волосы, кожаные плащи и сапоги на огромной платформе. А главное в Лондоне всем плевать на твой внешний вид, никто не пялится, не шушукается и не показывает пальцем. "Знаешь, в каком виде я однажды за кофе выходила? На пижаму пуховик напялила, на босу ноги тапки - и хоть бы кто внимание обратил", - уже ничему не удивляется Ленка.
"Давай шекспировский театр "Глобус" посмотрим? Его полностью восстановили", - предлагает Коккис. Приводят нас в театр, расположенный на набережной Тэмзы, сажают на деревянные скамьи и спрашивают:
- Что вы видите?
- Театр круглый - отвечает народ.
- Exactly!!! Что еще?
- Театр на открытом воздухе!
Сфотографироваться на сцене не разрешили - говорят, у артистов примета плохая. Они ноги после этого ломают. В общем, получили "колоссальное удовольствие" всего за 6,5 фунтов (примерно 10 баксов).
Идем дальше по набережной. Усаживаемся на скамейку с табличкой "Каждому нужно место, чтобы подумать". Как некогда спел Цой в своей "Восьмикласснице": "Многозначительно молчим, и дальше мы идем гулять...".
Прямо под London's Eye - недавно водруженное колесо обозрения - встречается мне Мурат Насыров. Видимо, мальчик больше не хочет в Тамбов, а хочет в Лондон, "чики-чики-та". Благо, в отличие от Тамбова, в Лондон самолеты летают каждый день.
Дальше по ходу течения Тэмзы - океанариум. На первом этаже - выставка Сальвадора Дали. Но на этом сюр в духе Дали только начинается - по экспозиции прогуливается одноглазый молодой человек. Причем, даже намека на второй глаз нет: ни шрама, ни чего - пустая глазница, затянутая кожей. Жутко. "Бежим в подвал!" - командую я. Там заканчивается сюрный Дали и начинается брутальный Пикассо.
"К Тюссо я с тобой не пойду! Была уже там, да мне и поработать надо", - отпускает меня на все четыре стороны Ленка, которая учится в в Лондоне на график-дизайнера и подрабатывает в магазине "Кристиан де Лакруа". Иду одна. Музей Мадам Тюссо впечатления не производит. Особенно не удались последователям дела старушки-"воскоманки" наши с вами соотечественники. Тем не менее: "Mama! Lenin!" - в диком восторге кричит какая-то черноволосая девчушка. Смериваю вождя оценивающим взглядом: не похож.
Рядом, в паре кварталов от Тюссо, на Бейкер-Стрит, находится Музей Шерлока Холмса. Карточку с координатами музея получаю от самого Шерлока, мирно прогуливающегося по улице в клетчатом пальто и попыхивающего трубкой. Здесь мне нравится гораздо больше. Примеряю кепку знаменитого детектива, сажусь в уютное кресло у камина и подношу к глазам лупу - замечаю тысячи отпечатков пальцев. Интересно, сколько человек в мире прочитало и читает в данный момент бессмертное творение Конан-Дойля? Кстати, в штате музея работает специальный человек, который отвечает на письма со всего мира, адресованные Шерлоку Холмсу.
От музея рукой подать до Риджентс-парка - в нем, окруженном домами эпохи Регентства, можно часами бродить по туманным аллеям, забрести в театр под открытым небом, где некогда выступала сама Скарлетт О'Хара - Вивиен Ли.
Вспомнилось из "Унесенных ветром": "Не трать время зря, это материал, из которого сделана жизнь"? Я и не трачу: гуляю по пустынному парку и наслаждаюсь природой и своим одиночеством. Удивительная вещь - в Лондоне одиночество не ощущается. Вернее, ощущается, но от него не страдаешь. Оно - как неотъемлемая часть города и тебя в нем. В Лондоне нравится быть одиноким.
В выходные дни лондонские парки преображаются - тишина уступает место гаму и возне. В Гайд-парке на газонах лежит снег птичьего пуха, шумят в отведенном для них уголке ораторы, туристы толпятся у входа в Кенсингтонский дворец, чтобы поглядеть экспозицию платьев принцессы Дианы, и молодая пара пара выгуливает кролика на поводке.
Вечер проводим в лондонском пабе. Народу много - англичане зависают в пабах с утра до вечера. Тут всегда многолюдно. Если не хватило сидячих мест, народ просто курсирует по всему бару. Пробую сидр. Определенно вещь. Гораздо приятнее пива, а уносит от него мгновенно. Здесь же можно попробовать типичное английское блюдо: fish and chips (рыба в кляре и картошка фри). К рыбе подается маленькая тарелочка с гороховым пюре.
Возвращаемся домой. Уговариваю Майю - профессионального стилиста (которая в Лондоне подрабатывает именно этим, а также пишет диссертацию о моде) сделать мне стильный макияж. Майю долго на меня смотрит и принимает решение: "Будешь у нас кинозвездой 20-х !". После потраченных на меня двух с половиной часов я не узнаю себя в зеркале. Вера Холодная - да, но не я - это точно. Мои брови заклеены, вместо них - нарисованы новые, темно-вишневые губы - бантиком, жеманный жест плечом… "Улыбочку!" - командует Майю и наводит на меня старинный фотоаппарат, купленный на уже небезызвестном читателю рынке Портабелла. Надеваю черное шифоновое платье, обвиваю шею пушистым красным боа и по пояс высовываюсь в окно. Люди, бродящие внизу, замечают меня - но их взгляды, не останавливаясь, скользят дальше: накрашенная в соответствии с модой 20-х годов девушка в вечернем платье не тревожит их воображения…
...Лондон и не думает ложиться спать. Полифония голосов, запахов и движений, как колпаком, накрывает меня. Я забираюсь с ногами на подоконник и, созерцая громаду ночного города, силюсь понять, каким таким дивным образом контрасты Лондона, соединяясь, образуют единое целое - одинокое, пастельное, словно писаное легкими дышащими мазками Клода Моне, и остающееся в памяти навсегда...
